На речных берегах

А вот гнезда строят цапли в таких местах, что с земли до них добраться или очень трудно, или вовсе невозможно, — в непролазной тростниковой крепи, в непроходимой черноольховой топи, куда летом опасаются забегать даже волки. В прежней волжской дельте вили гнезда цапли вместе со своими сородичами и с бакланами на корявых ветках деревьев по берегам рек и ериков. В знаменитой Шиповой дубраве их гнезда находятся на вершинах идеальных дубов-богатырей в десятке километров от воды. Цапля легка, и огромное ее гнездо — простой помост из сухих веточек — не бремя для дерева. На первом году такие постройки даже просвечивают насквозь, но в следующие сезоны к ним добавляется свежий материал, и после каждого ремонта гнезда становятся с виду все массивнее, но не ломают своей тяжестью веток, как это случается с бакланьими и грачиными.

В июне шум большого цапельника слышен далеко окрест. Стоя на гнездах, голодные птенцы безостановочно кричат однообразное «кекекекекеке...». Это просто крик. Как ни прислушивайся, в нем не меняются интонации. В пойменных колониях этот надоедливый крик, смешиваясь с громовыми раскатами лягушечьего хора, превращается в безумную какофонию: кто кого. В некоторых колониях вместе с цаплями гнездятся грачи. Какие концерты звучат в таких поселениях, можно представить, и не бывая в них: на ближнем лугу не слышат друг друга соседи-коростели. Шум не смолкает круглые сутки. Он немного ослабевает после первой утренней кормежки птенцов, а потом нарастает снова, достигая особой силы после заката. В тот же час прибавляют крика и лягушки, как бы понимая свою безнаказанность и дразня этим голодных птенцов и взрослых цапель, которые, чтобы не слышать ни своих, ни чужих, улетают подальше.

Крупные, большекрылые птицы в транзитном полете обычно выстраиваются в шеренгу, угол, вереницу, скошенный ряд. Пожалуй, только в орлиных стаях каждый летит сам по себе, да еще коршуны на совместном перелете не признают никакого строя. Журавли, пеликаны, гуси, бакланы, в беспорядке взлетая с земли или воды, в воздухе быстро разбираются по местам, выдерживая четкие интервалы и дистанции. Серая цапля предпочитает одиночный полет, но если собирается группа или стая, следующая в одном направлении, то птицы, чтобы без помех контролировать окружающее пространство, летят журавлиным строем. И если бы не сложенные шеи, их можно было бы издали принять за серых журавлей, тем более что прилетают и отлетают те и другие почти одновременно.

Цапля не упускает возможности объединиться с цаплей-попутчицей и нередко две-три птицы летят на охоту крыло в крыло, как птичий патруль: одна чуть позади и сбоку другой. Полет цапли-одиночки кажется немного медлительным из-за редких взмахов. Если рядом летят двое, они не прибавляют скорости, но это уже строй, и создается впечатление, что птицы машут крыльями поживее, как ободряя друг друга своей близостью.

А когда в осеннем небе полетным строем в строгом молчании следует десятка два-три цапель, их провожаешь с таким же уважением и сожалением, как и журавлиную станицу. Но журавлей у нас несравненно меньше, чем серых цапель, однако в полетном строю, наоборот, чаще приходится видеть журавлей и очень редко — цапель. Как-никак журавль — птица дневная, а у цапли с режимом вольнее: могут лететь засветло, могут и ночью.

На охоте цапля — воплощение терпеливости и ожидания. Подолгу стоит она на месте, ожидая, пока добыча приблизится на расстояние верного удара. Шея сложена, как в полете, и от этого птица кажется чрезмерно сутулой, словно состарившейся от тягот жизни. Это впечатление усиливается еще и оттого, что порывы ветра колышут длинные узкие перья под горлом, напоминающие сивую, немытую и нечесанную бородку. Не дождавшись никого в одном месте, цапля или перелетает на другое, или, вытянув шею как можно выше, медленно и вкрадчиво шагает по отмели, всматриваясь в воду, пока не заметит лягушку, рыбешку, головастика. Охотится и на суше, особенно по весне. В средней России серые цапли в иные годы прилетают рано, когда еще не только половодье не разыгралось, но нет даже узеньких закраин на реках и прудах. Тогда на полях, на лугах стоят и бродят длинноногие птицы, промышляя полевок, охотясь на мышей.

Зрение цапель, возможно, не уступает совиному. С одинаковой уверенностью летают они на малых высотах и днем и ночью. Добычу видят и в темноте. Кажется, только гнезда по ночам не строят. Любят постоять на солнцепеке, не прячутся от дождя, потому что не намокает перо, обсыпанное, словно восковой пудрой, порошком из особого пуха. Лишь в ветреную погоду стараются летать поменьше и поближе, потому что их сносит с курса свежий боковой ветер, сильный встречный почти останавливает в воздухе, а крепкий заставляет иногда лететь хвостом вперед.

Весенняя цапля в чистом и строгом наряде, в котором сочетаются три цвета: серый, сливочно-белый и черный, — грациозна и по-птичьи красива. Но красоту эту портит взгляд желтых глаз, скошенных вперед и вниз. Этот взгляд и птенцов лишает той миловидности и привлекательности, которая свойственна другим птичьим детям. Неприятен и голос взрослых и молодых птиц: в нем нет тихих и нежных звуков.

Сентябрь — главный месяц перелета птиц. День начинает отставать от ночи, быстро стынет вода. Отходит в глубину мелкая рыбешка, прячутся в омуты толстобокие лягвы, уползают под землю ужи, мышей и полевок скрывает полегшая и перепутанная трава. Труднее становится цаплям с добычей и, опережая касаток, не дожидаясь бабьего лета, улетают они на зимовки.

Морские орлы над Хопром

Озеро Тальниково не похоже на старицы, какие Хопер сотнями закорючек раскидал по своей пойме. Оно круглое, как круглы степные озера, и окружено со всех сторон лесом. У него нет берегов, и только лягушки могут без риска добраться до суши, а птицы предпочитают по воздуху. Как трава на лугу, островами лежит на воде колючий телорез, под которым не везде и карасю протолкнуться. Попавший сюда ветер быстро запутывается в гуще двухметровых лезвий рогоза, спешит скорее выбраться на чистое место и улетает, не успев ни волны поднять, ни сшить и разровнять как следует красновато-зеленый ковер ряски, разрезанный на лоскутки утиными дорожками.

Вокруг этого озера много ольхи, и золотая осень выглядит тут бедновато. За ольхой осины стоят, но чуть пожелтеет на них лист, стряхивают его поскорее без ветра. У ветел никогда не было огневой кленовой яркости. А другие деревья и близко не осмеливаются подступиться к топким берегам озера.

Утиный рай Тальниково. К осени сюда слетается столько утьвы, особенно кряквы, что шум взлетающих стай прокатывается над лесом, как шум урагана, и перекрывает гул пролетающих самолетов. Когда повторно линяют селезни перед осенью, надевая многоцветный брачный наряд, сплошной каймой лежит на воде у травяных зарослей утиное линное перо. Сквозь вязкий ил ни веслом, ни шестом не нащупать твердого дна. Вот каково оно, это Тальниково.

Под собственной тяжестью падают с ветел узкие листья, сверкая на солнце, едва плывет по воздуху осенняя паутина, плещутся средь зарослей и на открытой воде сытые утки, а над озером, как крылатые сторожа, ходят огромными кругами три белохвостых орлана. В прямую линию развернуты широкие, длинные и почти до черноты темные крылья с растопыренными на концах острыми перьями. Веером развернуты короткие по сравнению с крыльями хвосты, чисто-белые у двоих и будто густо забрызганный болотной грязью у третьего. Два белохвостых покрупнее, третий — заметно меньше. Парит над прихоперским озером семья морских орлов — орланов-белохвостов, птенец и родители. У старших птиц хвосты такой белизны, что когда они пролетают под облаком, их длиннокрылые силуэты кажутся совсем куцыми.

Я вижу этих птиц над Хопром уже более двадцати лет. Кто-то из местных старожилов нашел их гнездо лет сорок назад. Может быть, эта пара и ее гнездо около озера Тальникова — единственные до Волги на восток, до Днепра на запад, до мещерских лесов на север. Видел я белохвостов над морем, над пустыней, где и настоящих орлов немало, но над нашими перелесками, полями и реками такие исполины пернатого мира — редкость. Это потомки последних свидетелей прошлого, когда край наш был безлюден и дик, когда леса, луга, озера и степи были поделены между этими хозяевами земли и неба, и новым парам не находилось свободного места.