На шхерахъ
Шрифт:
— О да, конечно, вс. Вс похожи другъ на друга, какъ дв капли воды. Юноши и старики, мужчины и женщины, готтентоты и французы. Конечно, вс одинаковы. Взгляните на насъ обоихъ. Мы совсмъ одинаковы, только и разницы, что борода. Простите меня, фрекенъ, вотъ теперь я вижу, что вы совсмъ здоровы и разршите мн васъ оставить. Спокойной ночи!
Онъ поднялся и взялъ свою шляпу, но въ ту же минуту двушка бросилась къ нему, схватила его за руки и сказала, посмотрвъ на него тмъ самымъ умоляющимъ взглядомъ, которымъ она уже разъ его побдила:
— Останьтесь!
Этотъ пламенный взоръ и судорожное рукопожатіе заставили его почувствовать то же, что, по его мннію, должна испытывать молодая двушка при жаркихъ порывахъ своего
— Опомнитесь!
— Останьтесь, или я сама пойду въ вашу комнату, — страстно отвтила двушка, и въ голос ея послышалась ршительная угроза.
— Я запру дверь!
— Вы мужчина? — раздался въ отвтъ ея громкій, явно вызывающій смхъ.
— Да, и настолько мужчина, что могу самъ выбирать и добиваться. Я не хочу, чтобы меня соблазняли.
Онъ ушелъ. Онъ услышалъ за собой, какъ будто упало человческое тло, задвая при паденіи мебель.
Выйдя на дворъ, онъ чуть было не вернулся обратно. Онъ ослаблъ отъ сильнаго нервнаго напряженія, и эта слабость длала его впечатлительнымъ къ чужому страданію. Но, побывъ нсколько минутъ наедин съ самимъ собою и собравшись съ силами, онъ пришелъ къ окончательному ршенію — порвать эти отношенія, которыя грозили перевернуть всю его душевную жизнь. Надо во-время оставить эту женщину, которая ясно показала, что она стремится обладать его тломъ, и вовсе не интересуется его душой, которую онъ хотлъ вдохнуть въ ея бездушное, живущее только жизнью плоти существо. Она наслаждалась звукомъ его голоса, но къ его мыслямъ она прислушивалась только тогда, когда это ей было выгодно. Онъ часто замчалъ, что она любуется линіями его тла; иногда она какъ бы невольно прижималась къ его рук, упругіе мускулы которой обрисовывались подъ одеждой. Ему вспомнилось все вызывающее поведеніе ея при купань, въ поздкахъ по морю, при восхожденіи на вахтенную сторожку, которую онъ избгалъ посщать, такъ какъ стоять на такой высот, безъ видимой опоры было невыносимо для его нервовъ.
Теперь, увидавъ этотъ взрывъ сладострастія, онъ со страхомъ убдился въ томъ, что эта женщина не принадлежитъ къ женщинамъ высшаго типа, которыя могутъ индивидуализировать свою любовь къ опредленному мужчин. Для нея онъ игралъ роль необходимаго полового контраста.
Онъ спустился къ берегу, чтобы освжиться, но ночь была тепла. Море было спокойно, на сверо-запад небо слегка розовло, а на восток надъ моремъ царствовала ночь.
Береговыя скалы были еще теплы, и онъ слъ въ одно изъ естественныхъ. креселъ, выдолбленныхъ морозомъ и отшлифованныхъ волнами.
Онъ снова сталъ припоминать все происшедшее. Теперь, успокоившись, онъ видлъ все нсколько въ другомъ свт. Не его ли мечтой всегда было — настолько возбудить къ себ любовь женщины, что бы она на колняхъ молила его о любви: "Я люблю тебя. Удостой меня своей любви!" Вдь это законъ природы, что боле слабая натура идетъ къ боле сильной, а не обратно. Противоположное можетъ быть только у тхъ, которые, придерживаясь старыхъ предразсудковъ, полагаютъ, что въ женщин есть нчто мистическое, возвышенное. Но научнымъ изслдованіемъ давно установлено, что вся эта мистика — одно недоразумніе, а возвышенное — выдумка поэтовъ, скрывающихъ заглушенные мужскіе инстинкты.
И вотъ теперь все произошло такъ, какъ онъ мечталъ.
Современная женщина, освобожденная отъ предразсудковъ, раскрыла передъ нимъ свою пламенную натуру, а онъ оттолкнулъ ее. Почему? Быть можетъ, имъ управляютъ еще велнія наслдственности и привычки. Вдь ничего безстыднаго не было въ ея порыв, никакихъ слдовъ наглости проститутки, ни неподходящаго жеста или взгляда. Она любитъ по-своему. Да и чего больше ему требовать? При такой любви онъ спокойно могъ связать съ ней свою
судьбу: вдь не многіе мужчины могутъ похвалиться тмъ, что возбудили такую страсть. Да, но у него нтъ гордаго сознанія, что онъ добился ея, ибо онъ зналъ себ цну. Скорй это было гнетущее чувство отвтственности, отъ котораго хочется освободиться. Вотъ почему ему нужно ухать.Въ мысляхъ онъ уже укладывалъ свои вещи. Онъ собиралъ все съ письменнаго стола и уже видлъ одно зеленое сукно. Убралъ лампу, лившую яркій свтъ вечеромъ и блествшую пріятными красками днемъ. И все было пусто. Онъ снималъ со стнъ картины и ковры, и вотъ снова выступили наружу блыя, унылыя математическія фигуры. Онъ убралъ книги съ полокъ, и въ глаза ему заглянуло однобразіе, пустота, бдность...
Затмъ онъ почувствовалъ чисто физическую усталость, страхъ передъ путешествіемъ и его разслабляющее дйствіе, страхъ передъ неизвстнымъ будущимъ, отказъ отъ привычекъ, отъ ея общества. Передъ нимъ всталъ образъ двушки съ ея дтской и въ то же время величественной красотой, ему слышались ея жалобы, онъ видлъ ея поблднвшія щеки, которыя черезъ нкоторое время, быть можетъ, кто-нибудь другой заставитъ порозовть.
Въ теченіе этой четверти часа, показавшейся ему цлой вчностью, Боргъ претерплъ вс страданія разлуки, какъ вдругъ, въ сумеречномъ свт лтней ночи, на скал онъ замтилъ силуэтъ женщины, вырисовывавшійся на свтломъ неб. Дивныя очертанія фигуры, такъ хорошо ему знакомой, казались еще благородне на фон блдно-желтаго облачка, освщеннаго не то вечерней, не то уже утренней зарей. Она шла изъ таможеннаго дома и кого-то или чего-то искала. Голова ея была непокрыта, и волосы разсылались по плечамъ. Двушка осматривалась кругомъ, потомъ, найдя, повидимому, то, чего искала, быстрыми шагами бросилась внизъ къ берегу, гд сидлъ тотъ, чье присутствіе было ею открыто. Онъ сидлъ неподвижно, не имя ни силы уйти, ни желанія подать о себ какой-нибудь знакъ.
Подбжавъ къ нему, Марія упала передъ нимъ на колни, положила свою голову ему на грудь и заговорила быстро, робко, умоляюще, какъ бы сгорая отъ стыда и въ то же время не будучи въ состояніи владть собой.
— Не уходите отъ меня, — молила она. — Презирайте меня, но только пожалйте. Полюбите меня, полюбите меня, или я уйду туда, откуда уже нтъ возврата.
Въ немъ вдругъ проснулась вся страсть зрлаго мужчины. Когда онъ увидлъ ее у своихъ ногъ, въ немъ пробудилось унаслдованное рыцарское чувство мужчины, который въ своей супруг хочетъ видть госпожу, а не рабу. Онъ всталъ, поднялъ и крпко обнялъ ее.
— Сюда, Марія, на грудь ко мн, а не къ ногамъ, — говорилъ онъ. — Ты любишь меня и знаешь, что я тебя люблю, и вотъ теперь ты моя на всю жизнь. Ты не уйдешь изъ моихъ рукъ, пока ты жива, слышишь? На всю жизнь. Теперь я посажу тебя на мой тронъ и дамъ теб власть надо мной, надъ всмъ, что мн принадлежитъ, дамъ теб мое имя, мое имущество, мою честь, мое дло. Но если ты забудешь, что я далъ теб эту власть, если ты злоупотребишь или будешь пренебрегать ею, я свергну тебя, какъ свергаютъ тирана, и ты упадешь низко, низко и никогда не увидишь свта солнца. Но вдь этого не будетъ, потому что ты меня любишь, вдь любишь, правда?
Онъ посадилъ ее на свое мсто, сталъ на колни и положилъ голову ей на грудь.
— Вотъ теб моя голова, но не обржь моихъ волосъ, пока я покоюсь на твоей груди. Позволь мн поднять тебя и не увлекай меня внизъ. Будь лучше меня. Для тебя это такъ легко: вдь я буду ограждать тебя отъ соприкосновенія со всей грязью и нищетой міра, съ которыми мн одному придется имть дло. Развивай въ себ т достоинства, которыхъ я лишенъ, и тогда мы вдвоемъ составимъ одно совершенное цлое.
Его чувства стали принимать окраску разсудочности и, казалось, хотли заглушить возбужденіе. И Марія перебила его рчь, приблизивъ къ нему свое пылающее лицо, а такъ какъ онъ не отвтилъ на ея ласку, то она жарко поцловала его въ губы.