На шхерахъ

Онъ былъ съ ней съ утра до вечера и самымъ настоящимъ образомъ стерегъ ее. Все время безконечными разговорами о религіи онъ пытался освободить ее отъ дйствія увлекательныхъ рчей проповдника. Теперь ему приходилось начинать снова всю ту борьбу, которую онъ велъ въ молодости. Съ того времени были найдены новые доводы, и ему приходилось всю защиту пересматривать заново. Онъ импровизировалъ психологическія объясненія понятія о Бог, религіи, чуд, вчности, молитв, и ему казалось, что двушка его понимаетъ.

Однако, три дня спустя, онъ замтилъ, что онъ стоитъ на томъ же мст, что это область чувства, совершенно недоступная разсудку. Тогда онъ оставилъ все это, стараясь занять ее любовными темами, чтобы новыми чувственными мотивами вытснить старый.

Но и это осталось безъ результата. Разговоръ о томъ, что ожидаетъ ихъ впереди, только возбуждалъ чувственную сторону ея натуры. Онъ скоро увидлъ, что между религіознымъ и чувственнымъ экстазомъ существуетъ тайная связь. Отъ любви къ Христу по широкому мосту любви къ ближнему она очень легко переходила къ любви по отношенію къ мужчин. Воздержаніе она связывала съ самоотреченіемъ и умерщвленіемъ плоти. Незначительная размолвка вызывала чувство виновности, которое должно требовать удовлетворенія въ радостномъ ощущеніи искупленія.

Ему приходилось прежде всего сломать эти мосты, поставить ее лицомъ къ лицу со страстью, пробудить въ ней стремленіе къ радостямъ жизни, которыя онъ рисовалъ ей въ самыхъ радужныхъ краскахъ.

Это ему удавалось, но тогда самъ онъ отступалъ въ послдній моментъ, и ею овладвало холодное разочарованіе. Онъ пытался облагородить ея чувство, навести ее на мысли о дтяхъ, о семь, но это ее пугало, и она опредленно заявляла, что не желаетъ имть дтей. Марія даже пользовалась тмъ доводомъ, который въ большомъ ходу у женщинъ извстнаго круга: она не хочетъ быть самкой, какъ онъ того хочетъ; ей вовсе не интересно вынашивать ему наслдниковъ и рождать ихъ съ опасностью для собственной жизни.

И вотъ онъ почувствовалъ, что природа поставила между ними что-то такое, чего онъ еще не понималъ. Онъ утшалъ себя тмъ, что это только страхъ бабочки, которая кладетъ яички и потомъ умираетъ: боязнь цвтка, что вмст съ появленіемъ и развитіемъ завязи пропадетъ его красота.

Эта недля его утомила. Тонкіе колеса его мысли расшатались въ своихъ осяхъ, и пружины механизма ослабли.

Когда онъ днемъ посл такого напряженія хотлъ нсколько часовъ поработать, его голова оказывалась совершенно заваленой разнымъ мусоромъ. Въ ушахъ еще отдавались обрывки разговоровъ; передъ глазами стояли ея жесты и мины, которыми она сопровождала разговоръ: все думалось о томъ, какъ, когда и что онъ долженъ былъ ей отвтить, и отвтъ, казавшійся ему удачнымъ, доставлялъ ему минутное удовольствіе. Словомъ, голова была занята всевозможными пустяками.

Теперь онъ попробовалъ привести въ порядокъ этотъ хаосъ. Обмнъ мыслями со зрлой женщиной онъ обратилъ въ разговоры со школьникомъ; юнъ. затратилъ массу энергіи, не получивъ ничего взамнъ. Онъ положилъ въ душу сухую губку, которая вобрала въ себя все и изсушила его.

Онъ былъ сытъ по горло, усталъ и стремился уйти, хотя бы ненадолго, такъ какъ уйти навсегда онъ не могъ.

Когда теперь, въ пять часовъ утра, онъ выглянулъ въ окно, онъ увидлъ только густой туманъ, стоявшій неподвижно при легкомъ южномъ втр. Эта свтлая, нжно-блая тьма не только не пугала, но даже манила къ себ. Она скроетъ его и отдлитъ отъ того клочка земли, къ которому онъ чувствовалъ теперь себя прикованнымъ.

Барометръ и флюгеръ показывали, что нсколько позже погода разгуляется. Поэтому, не собираясь долго, онъ слъ въ свою лодку, захвативъ съ собой лишь карту и компасъ. Но ему не хотлось пользоваться ими, такъ какъ онъ слышалъ въ полумил отсюда ревъ буя, какъ разъ въ томъ направленіи, куда онъ хотлъ хать.

Боргъ поставилъ парусъ и скоро потонулъ въ туман. Только здсь, когда глазъ освободился отъ всхъ впечатлній красокъ и формъ, онъ почувствовалъ, какъ пріятно побыть совершенно отдльно отъ этого пестраго міра.

У него теперь была своя атмосфера, и въ ней плылъ онъ какъ бы на другой планет въ сред, состоявшей не изъ воздуха, а изъ паровъ воды; вдыханіе этихъ паровъ подкрпляло и освжало гораздо больше, чмъ изсушающій воздухъ съ его ненужными семьюдесятью девятью процентами азота, которые по недоразумнію въ немъ остались съ тхъ поръ еще, когда масса земли стала формироваться изъ хаоса газовъ.

Это не была темная дымная мгла, это былъ свтлый, похожій на расплавленное серебро туманъ, придававшій еще больше красоты солнечнымъ лучамъ. Теплый, какъ вата, исцляюще ложился онъ на его усталую душу, предохраняя отъ толчковъ и ударовъ. Инспекторъ наслаждался этимъ чистымъ покоемъ чувствъ, этой атмосферой безъ звуковъ, запаха и красокъ. Онъ чувствовалъ, какъ его измученная голова отдыхаетъ при мысли, что здсь онъ обезпеченъ отъ соприкосновенія съ другими людьми. Здсь онъ спокоенъ, что его никто не будетъ мучить разспросами, здсь ему не надо отвчать и говорить. Аппаратъ на минуту остановился, вс соединенія были прерваны.

Затмъ онъ снова началъ думать, ясно, опредленно. Но все, что онъ испыталъ за послднее время, было такъ мелко и такъ ничтожно, что онъ долженъ былъ сначала спустить застоявшуюся за эти дни воду и потомъ уже дать мсто новой.

Вдали съ промежутками въ нсколько минутъ слышались призывы буя; онъ направилъ лодку прямо черезъ туманъ въ направленіи, откуда доносился звукъ.

Потомъ опять стало тихо. Только плескъ воды передъ носомъ лодки и шумъ за кормой показывали, что онъ движется впередъ. Вдругъ раздался крикъ чайки въ туман, и въ ту же минуту сзади послышался шумъ. Чтобы не столкнуться, инспекторъ окликнулъ, но не получилъ отвта и только услышалъ шумъ уходящей лодки.

Прохавъ еще немного, онъ замтилъ съ навтренной стороны верхушку мачты съ большимъ парусомъ и фокъ; но ни самого корпуса судна, ни рулевого не было видно — они были скрыты за высокими волнами.

При другихъ обстоятельствахъ онъ не обратилъ бы на это вниманія. Теперь же у него получилось впечатлніе чего-то необъяснимаго, пугающаго. Отсюда уже одинъ шагъ до мысли о преслдованіи. Пробужденная подозрительность имла тмъ большее основаніе, что сейчасъ же вслдъ за тмъ это призрачное судно проскользнуло мимо него еще разъ, выступая совершенно явственно, какъ будто нарисованное на бломъ фон тумана. Рулевого все-таки не было видно: онъ былъ скрытъ за парусомъ.

Инспекторъ крикнулъ снова, но вмсто отвта юнъ увидлъ, что лодка такъ быстро пошла подъ втромъ, что надъ водой виденъ былъ руль. Потомъ видніе исчезло во всепоглощающемъ туман.

Стараясь по привычк отогнать страхъ передъ неизвстнымъ, онъ тотчасъ сталъ искать объясненія и, въ конц концовъ, задумался надъ вопросомъ: почему рулевой прячется? Вдь въ парусной лодк безъ двигателя долженъ быть рулевой — въ этомъ онъ ни минуты не сомнвался. Почему же онъ не хочетъ, чтобы его видли? Обыкновенно прячутся въ тхъ случаяхъ, когда хотятъ сдлать что-нибудъ дурное или ищутъ покоя, или же, наконецъ, желаютъ кого-нибудь напугать. Что неизвстный путешественникъ не просто ищетъ уединенія, можно было заключить изъ того, что онъ держался опредленнаго курса. Если онъ хотлъ напугать безстрашнаго, недоступнаго суеврію человка, то, право, онъ могъ бы изобрсти что-нибудь боле остроумное.

Боргъ продолжалъ держать курсъ по направленію къ бую, между тмъ какъ призрачное судно упорно преслдовало его, держась все время въ нкоторомъ отдаленіи, едва вырисовываясь, похожее скорй на сгустившійся въ одномъ мст туманъ.

Когда онъ доплылъ до мста, гд втеръ былъ сильне, туманъ немного разсялся. Проходящіе сквозь него солнечные лучи серебрили гребни волнъ. Съ втромъ призывы буя сдлались чаще. Весь залитый лучами солнца инспекторъ поплылъ къ мсту, гд уже не было тумана, и полнымъ ходомъ направился къ бую.