На то и волки

Басалай выжидательно смотрел на него. Красив был барон и эффектен, спору нет — хоть библейского патриарха с него пиши, серебристые ниточки светятся в буйной шевелюре и расчесанной бороде, но в густых бровях ни следа седины. «Вот так, должно быть, наши предки-арийцы и выглядели, — подумал Данил, — пока не раскололись на индийцев, славян и прочих немцев…»

— Я вас чем-то обидел, Данил? Наис девлескэ, [12] ничего за собой не знаю… Или мои ребята напроказили?

12

Слава богу.

— Я даже и не знаю, то ли это еще твои ребята, то ли уже не твои…

— Слушай, говори яснее, прошу тебя. Ты человек ученый, диплом есть, Брежнева охранял и насмотрелся, должно быть, на умных и больших людей… А я — цыган неученый, запутанных слов не понимаю, мне, дураку, нужно попроще…

Самую чуточку Басалай нервничал, конечно. Данил не верил, что в доме, кроме них, один Изумрудик, парочка ребят со стволами всегда найдется… Только ребята, сколько бы их ни было, не спасут, если настанут серьезные разборки и тебе объявят, что оттоптал ты, стервец, чью-то любимую мозоль…

— Я тебя, Басалай, люблю и уважаю, — сказал Данил. — Все мы тебя любим и уважаем. И живется нам в нашем маленьком городке вроде бы мирно, как положено соседям… — он умышленно тянул, дипломатия тут была самая что ни на есть восточная. — Но вот заведется вдруг паршивая овца…

— У меня?

— У тебя, Басалай. У тебя, пативало ром. [13] Жора Хилкевич — твой человек?

— Мой. Хороший мальчик, вежливый, маркетингу обучался. Цыгане, Данил, люди простые, деньги привыкли в холстину заворачивать, а холстину класть под кровать, так уж приучены. Чтобы вложить денежку не в пустые бумажки, каких нынче развелось неописуемое количество, а в хорошее дело, без таких ребят не обойтись, пусть они и не цыгане… Неужели Жора тебя как-то надул?

13

Почтенный цыган.

— Боюсь, шэро баро, он в первую очередь тебя надул… — сказал Данил. — Твой мальчик опасно заигрался с Бесом. Потому я и говорю честно — не всегда уже понимаешь, чьими стали твои мальчики… Не знаю, как он работал на тебя, но в последнее время твой Жора влез в наши дела так, что впору идти жаловаться стороннему человеку, чтоб рассудил…

— Данил, а ты его ни с кем не путаешь? — серьезно спросил Басалай. — В самом деле, Жора честно работал все, что ему поручали. Слышал я, конечно, что он и с Бесом пару раз покурлыкал, но ты же знаешь — иногда без дипломатии не обойдешься.

— Это уже не дипломатия, — сказал Данил. — Не далее как сегодня он на меня пытался натравить мальчиков с Восточного, а потом из его машины палили по моей, как, прости господи, задрюченные ковбои… Я к тебе не жаловаться пришел, Басалай. Не такой я хилый, чтобы жаловаться. Я к тебе пришел сказать: «Не пройдет и получаса, как мы твоего Жору обидим так, что мало ему не покажется. И поскольку лично я тебя уважаю, пришел предупредить, как честный человек. Если что-нибудь имеешь против, говори сразу, будем перестраивать диспозицию на ходу. С учетом того, что Басалай заупрямился, хоть и знал, что обида наша велика…»

Басалай задумчиво прикрыл глаза. Данил знал: сейчас под высоким лбом идет молниеносная и тончайшая работа мысли, недоступная лучшей вычислительной машине.

— А по-другому ты никак не можешь? — Басалай открыл глаза.

— Увы… — развел руками Данил.

— Ну, коли ничего не поделаешь… Да в конце концов, он и гажи [14] … И не ты первый про него говоришь плохое… Ничего тут не поделаешь, Данил. Сам виноват. Со родес, кода аракхэс — что ищешь, то и найдешь… Разбирайся с ним как хочешь, только постарайся сделать так, чтобы потом обо мне никто не подумал ничего плохого…

14

Чужак, мужчина нецыгаиской национальности.

— Уж за это не беспокойся, — сказал Данил. — Значит, без обид, шэро баро?

— Какие обиды? Вы мне сделали добро — я вам всегда готов добром ответить. — Он бросил быстрый взгляд в сторону двери в соседнюю комнату (определенно там был кто-то), понизил голос: — Данил, как между старыми друзьями: нет ли на продажу царского золота? Твоего личного? Болтают, завелось у вас сумнакайорро… [15]

— Откуда? Да еще у меня?

— Мое дело — сторона, не хочешь, не говори. Но если надумаешь — лучше меня никто не заплатит. Могу даже зелеными.

15

Золотишко.

— Да с чего ты взял?

Басалай подмигнул:

— Данил, помнишь нашу Дарку?

— Такую не забудешь, — хмыкнул Данил.

— Фантомас вокруг нее вьется, как граст [16] вокруг кобылки. Зовет в жены, чтобы все было по-честному. И говорил ей на днях, будучи подпитым, что вы с Кузьмичом выкопали-таки клад Булдыгина, сплошь монеты с разными императорами, только он его у вас отнимет и увешает Дарку империалами от ушей до пяток. Положим, не Фантомасу отбирать у вас клады, но слушок этот он не сам выдумал, гуляли такие разговоры… Словом, если будешь искать покупателя на монеты — лучше друга Басалая никто не заплатит.

16

Конь.

— Тьфу ты, — сказал Данил. — Да не было никакого булдыгинского клада, чтоб я так жил. А Фантомас уже империалами никого не увешает, хлопнули Фантомаса с утра пораньше…

— Пхандало леско дром! [17] — черные глаза цыганского барона засветились неподдельной тревогой. — Вот, значит, как… Ну, прости, если не то сболтнул…

«Второй раз уже всплывает базар о кладе, — угрюмо подумал Данил. — Поневоле начнешь хвататься за любую соломинку — может, Булдыгин и в самом деле не все успел выкопать, сбегая в заграницы? А Вадик проведал. А Бес проведал, что Вадик проведал… только куда пристегнуть при такой версии наркотики в стульях и прочие головоломки?»

17

Буквально: «закрыт ему обратно путь!», заклинание, отгоняющее привидение, дух покойника, нечто вроде русского «чур меня!»

Закрывая за собой высокую зеленую калитку, он имел все основания занести в свой актив еще один плюсик: этикет соблюден, как и положено меж белыми людьми, отдал Басалай своего нашкодившего кадра. Положим, он и так не особенно ерепенился бы, будучи поставленным перед фактом, но правила хорошего тона требуют дипломатии…

…Они рванули из двух резко затормозивших микроавтобусов, как черти — дюжина верзил в камуфляже и спецназовских черных масках с дырками для глаз и рта, обшитыми красной тесьмой ради пущего форса. Двое остались на стоянке, а остальные в хорошем темпе бросились к низенькой кирпичной мастерской. Данил бежал третьим. Дверь отлетела от пинка массивным черным ботинком, они ворвались внутрь, под яркий свет, рассыпались в обе стороны, навели короткие автоматы.

— На пол, суки! — заорал Степаша. — Всем лежать! — и чиркнул короткой очередью по ближайшей грозди ламп.

Застигнутые врасплох торопливо плюхались на пол, кто-то промедлил, и ему тут же прилетело под ребра подошвой, а подошва была толстенная. Шестеро гавриков — причем двое столь испуганно скорчились, закрывая ладонями головы, что были людьми явно сторонними, но Данил не собирался сейчас вдаваться в такие тонкости.

— Заберите стволы! — скомандовал он, чувствуя себя окрыленным и веселым. — Пусть потом жалуются дяденьке милиционеру…