На узкой лестнице (Рассказы и повести)

Евгений Александрович дождался конца занятий и вместе с преподавателем пошел на кафедру.

— Как ваше мнение? — спросил старичок, разминая сигарету. Пальцы его дрожали.

А Евгений Александрович думал о том, сколь сложно положение у институтских художников. Еще несколько лет назад они были сильны и чиновны. Бог им судья, какое там было у них творчество. Только одно очевидно: они умели хорошо говорить и правильно, и создавали гигантские полотна. На гребне был тот, у кого картина была больше. Так появилась в те времена знаменитая работа «Весенний сад и статуя пловчихи». И жирная белая тетка, и масса деревьев, и заводские трубы на горизонте — все это по задумке творца олицетворяло вечную молодость. Картина была особенно большая, поэтому создавалась на даче. Туда и ездили смотреть ее ценители изящного.

А потом молодежь внезапно и быстро оттеснила ветеранов на второй план. А поскольку добровольно большие картины никто не покупал, пошли побежденные служить — кто куда: в торговлю, в рекламу, кинофикацию. Несколько их засело в институте.

Все эти сведения настораживали проректора.

— Ну и как занятие? — повторил художник.

— Я плохо разбираюсь в тонкостях художественного творчества. А что, по-вашему, здорово рисуют?

— Да что вы, — взмахнул сигаретой художник. — Какое там… Карандаш еще держать не научились.

— Тогда мне непонятен ваш восторг. — Проректор улыбнулся и пошутил и, что называется, надавил на любимую мозоль: — Со временем ваш авторитет подвергнется уценке.

Мгновенно лицо старика стало угрюмым, сигарета в пальцах стала трястись сильней. И тряска эта была не от старости и не от алкоголя — так сильно разволновался он. Он говорил о любви к людям, о том, что на долю человека выпадает множество испытаний. Дайте почувствовать человеку, как он хорош, говорил художник, и он станет вдвое лучше.

— Кто же против этого возражает, — сказал Евгений Александрович, когда художник немного успокоился. — Все правильно. Мне одно непонятно — ваш восторг. Похвалить человека можно и нужно, но зачем же захваливать?

А про себя подумал: «Как быстро вы, однако, перестраиваетесь — сменили дубинку на цветок. Гнать бы вас всех, да профсоюзы у нас сильны, заступятся — не курят, скажут, не пьют, примерные семьянины. А толку-то от вашей добродетельности?».

— Есть мнение, — холодно начал проректор, — что институт готовит специалистов. О судьбе гениального одиночки Леонардо да Винчи вопрос можно поставить отдельно. Человек обязан работать постоянно, в меру своих сил, своего, пусть даже среднего, дарования. Профессионально работать. Человек обязан осознать один раз и на всю жизнь — сияющие вершины мастерства практически недосягаемы. Чем выше вскарабкается человек, тем дальше будет вершина. Может быть, я не прав?

Художник подавленно молчал. И Евгений Александрович почувствовал необходимость разрядить обстановку.

— Странное дело, — сказал он. — Второй день не могу отвязаться от этих строчек:

Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет и плачет уходя.

По лицу художника прошло грустное оживление.

— Есенин?! — полувопросительно сказал он.

— Почти, — ответил Евгений Александрович.

Валентина из редакционно-издательского отдела не подвела. На следующий день она зашла к Евгению Александровичу и доложила:

— Сегодня в обед, если у вас есть время, поезжайте в больницу. В регистратуре спросите Веру Ивановну. Она уже все знает и все сделает.

Евгений Александрович только руками развел.

— Да как же вам удалось?

Валя потупилась и шевельнула плечами.

— Так ведь, знаете, в жизни как… Только тогда и хорошо, когда друг за друга держимся, друг другу помогаем.

— Ага! — Проректор хитро сощурился и откинулся на спинку стула. — А вот бы интересно знать, любезная Валентина Алексеевна, а чем же я буду вам обязан? А с меня что причитается?

Валя покраснела и ответила сердито:

— Да бросьте вы, — но тут же спохватилась: все-таки проректор, величина недосягаемая. — Для хорошего человека — просто так…

— Как я понимаю, абсолютное бескорыстие?

— Да, — сказала Валентина. — Абсолютное бескорыстие. Это самое лучшее, что есть в жизни.

И посмотрела на Евгения Александровича чистым простодушным взглядом. Сама наивность, молодость и наивность. Интересно, давала ли жизнь свои суровые уроки этому юному существу? Евгений Александрович смотрел на нее и даже предположить не мог, что юные и непорочные существа нынче прекрасно разбираются в жизненной арифметике, а там, как известно, «услуга за услугу» идет первым правилом.

— Самое лучшее в жизни, — повторил он и покачал головой.

Ах, юное создание… И все-то оно пока еще знает, и все-то пока еще ему известно: где добро, где зло, что надо делать, а что — нет. Не знает Валентина Алексеевна только одного: со временем наступит час и весна будет восприниматься не как пора любви, а как период истощения организма; витаминов будет не хватать, а тут еще смена погоды, перепады давления и тому подобное.

Сильная тоска наваливается на Евгения Александровича, когда он думает о своих ушедших годах. Из публикаций психологов он знает, что именно в его лета наступает у человека период тревог и разочарований. Развивается этакий психозик под модным названием «внутренний дискомфорт». Тут все рушится и качается… Такой пересмотр закатываешь сам себе, что и врагу вроде бы желать неудобно. К счастью, всему есть научное оправдание. Но чертовски становится стыдно за раннюю седину: такой был размах — и какой же слабенький получается удар.

— А скажите, Валентина Алексеевна, вы довольны жизнью?

— Как вас понять?

— Вы всего достигли в жизни, о чем мечтали? И все ли складывается, как хотелось?

Валя подумала, но не так долго, как бывает, когда в первый раз и внезапно предаешь что-нибудь анализу.

— В общем-то, кое-чем довольна. Сын хорошо растет, работа приятная. Долго гонялась за ней, пока нашла. Во-от, устроилась, связи появились, могу наши рукописи без очереди проталкивать в типографии.

— Значит, все у вас очень хорошо?

— Нет, зачем же, я не говорю — все. Есть вещи, которые пока что недоступны нам.

— Например?

— Например, все никак не можем купить мебельный гарнитур, хороший, конечно, съездить самим в Прибалтику и привезти.

— Денег не хватает?

— Да и денег тоже. Но у нас есть запасной вариант.

— Срочный вклад, лотерейный билет, спортлото, артлото? — начал быстро перечислять Евгений Александрович.

— Бабушка умрет, мы по завещанию получим пять тысяч. Тогда, наверное, все будет в порядке. Но, впрочем, не знаю, может, еще что-нибудь появится.