Набат

— Лишь бы только ты сам в это не уверовал, — сказала она.

— Когда я снимаю этот наряд, я по-прежнему Грейсон Толливер.

— А когда я сбрасываю мантию, я по-прежнему Цитра Терранова.

Он искренне улыбнулся.

— Вот, значит, как тебя назвали родители! Цитра. Мне нравится.

Услышав свое имя из его уст, она ощутила прилив ностальгии. Тоску по тем временам.

— Осталось совсем немного людей, которые так меня называют.

Он взглянул на нее с печалью.

— Забавно, раньше мне было нелегко с тобой разговаривать. А сейчас проще, чем с кем бы то ни было. Наверное, мы стали во многом похожи.

Она рассмеялась. Не потому, что это было смешно, а потому, что это было правдой. Весь остальной мир воспринимал их обоих как символы. Неосязаемые лучики света, ведущие всех в темноте. Теперь она понимала, почему древние люди превращали своих героев в созвездия.

— Ты не сказала мне, зачем тебе понадобилась аудиенция у Набата.

— Серп Поссуэло считает, что ты знаешь безопасное место, где нас не найдет Годдард.

— Ну, если Грозовому Облаку известно такое место, мне оно об этом не сообщило. Впрочем, оно мне много чего не сообщает.

— Да нет, все нормально, — сказала Анастасия. — Это Поссуэло пытается меня защитить, но я не хочу прятаться.

— А чего ты хочешь? — спросил Грейсон.

Чего она хочет? Цитра Терранова мечтает сбросить мантию, найти свою семью и препираться с братом из-за всяких мелочей. Но серп Анастасия не может этого себе позволить.

— Я хочу свалить Годдарда, — ответила она. — Как мне удалось выяснить, он был на Марсе в момент катастрофы. Но это не означает, что он ее и устроил.

— Он пережил Марс и пережил Твердыню, — заметил Грейсон. — Подозрительно, но обвинить его не в чем.

— Вот именно, и поэтому мне нужно кое-кого отыскать, — сказала Анастасия. — Ты слышал о серпе Алигьери?

В полдень Поссуэло пришлось их покинуть. Верховный Клинок вызвала его обратно в Амазонию.

— Тарсила предоставляет мне большую свободу действий, — объяснил он Анастасии, — особенно когда речь заходит о том, чтобы оберегать тебя. Но просочилась информация, что я привез в Субсахару нашего друга художника, и Тарсила велела мне вернуться, иначе нас обвинят в сговоре с тонистами. — Он вздохнул. — У нас очень толерантный регион, но после нападения на дворец Тенкаменина даже самые спокойные регионы ополчились против тонистов. Верховный Клинок не хочет портить себе репутацию.

Мимо них в пещере прошли несколько тонистов, поклонились, почтительно сказали: «Ваша честь». Некоторые говорили пока не очень четко, поскольку лишь неделю назад получили новые языки. Было трудно поверить, что это те же самые агрессивные, обезумевшие люди, которые убили Тенкаменина. Грейсон — то есть Набат — обратил их и вернул из-за той страшной границы, которую они преступили. Простить их Анастасия не могла, но нашла в себе силы с ними сосуществовать.

— Люди — это сосуды, — сказал/а ей когда-то Джери. — Они носят в себе то, что в них налили.

Видимо, Грейсон выплеснул их прежнее содержимое и наполнил заново чем-то значительно более аппетитным.

Поссуэло попрощался у входа в пещеру.

— Место изолированное, и если Набат действительно под защитой Грозового Облака, с ним ты в безопасности, — сказал серп. — Это не то убежище, которое я искал, но кто знает, существует ли оно вообще. Слухи не стоят воздуха, который они сотрясают.

— Я надеюсь, Набат поможет мне найти Алигьери.

— Не уверен, что он все еще жив, — посетовал Поссуэло. — Он был древним стариком, когда я только-только начинал подмастерьем, а я, как говорится, совсем не желторотый юнец.

Он рассмеялся и обнял Анастасию. В объятии было что-то успокаивающее. Отеческое. Анастасия и не догадывалась, как ей этого не хватает. Она снова подумала о своей семье. По совету Поссуэло, она не пыталась выйти с ними на связь. Амазониец заверил, что они в безопасности и под защитой дружественной коллегии. Возможно, когда-нибудь придет время, и они встретятся, а возможно, она их больше никогда не увидит.

— Попрощайся за меня с капитаном Соберани, — попросил Поссуэло. — Как я понимаю, Джерико остается.

— Как вы приказали, — подтвердила Анастасия.

Поссуэло приподнял бровь.

— Я ничего такого не приказывал. Джерико делает то, что нравится Джерико. И если наш бравый капитан принимает решение бросить море и защищать тебя, это многое говорит о вас обоих. — Он обнял ее в последний раз. — Береги себя, meu anjo.

А потом он развернулся и зашагал к своему самолету, ожидавшему на поляне.

Художник Эзра, которого Поссуэло счел полезным отпустить на свободу, занялся рисованием фрески в одном из самых больших залов пещеры. Побудила его к этому мысль, что пещера может стать местом паломничества для будущих тонистов (если в будущем останутся какие-нибудь тонисты) и что его наскальные росписи будут бесконечно анализировать завтрашние ученые. Чтобы их запутать, он добавил кое-какие причудливые детали. Танцующего медведя, мальчика с пятью глазами и циферблат с пропущенной цифрой четыре.

«Что за жизнь, если не можешь постебаться над будущим?» — так рассуждал Эзра.

Он поинтересовался у Набата, помнит ли тот его, и Грейсон ответил утвердительно. Это было почти правдой. Грейсон помнил аудиенцию с Эзрой, поскольку для него самого эта встреча тоже стала судьбоносной — тогда он впервые дал собственный совет, а не служил рупором Грозоблака. Но лицо посетителя в его памяти не сохранилось.

— Ах эти чудесные ограничения биологического мозга! — с легкой завистью прокомментировало Грозовое Облако. — Эта поразительная способность избавляться от ненужного и не превращать свою память в захламленную кладовку!

У Грозового Облака было даже свое название для избирательности человеческой памяти — «дар забвения».

Грейсон забыл многое из того, что хотел бы помнить. В основном из своего детства — почти все мгновения близости с родителями. И помнил многое, что хотел бы забыть. Например, лицо Пурити перед тем, как ее выполол серп Константин.

Сейчас «дар забвения» стал сущим наказанием для серпа Анастасии, потому что мир, похоже, напрочь забыл серпа Алигьери. Но не Грозовое Облако. Алигьери хранился где-то там, в кладовке человеческой истории. А вот добыть эту информацию оказалось проблематично.

Во время разговора Грейсона с Анастасией Облако хранило молчание. И заговорило только после того, как девушка направилась в пещеру к своим спутникам.

— Я не в силах помочь Анастасии найти человека, который ее интересует.

— Но ты ведь знаешь, где его можно отыскать, верно?

— Знаю. Но если сообщу ей, то нарушу закон.

— А ты можешь сообщить мне?

— Могло бы, — ответило Облако, — но если ты передашь ей, мне придется пометить тебя как негодного. И где мы все тогда окажемся?