Начало нас

— Да, я буду там. Ни за что не пропущу этого, — подтверждаю я, мой голос полон фальшивого волнения. Улыбка все еще прочно застыла на моем лице, и я боюсь, что она треснет в любую секунду. Боль между ног настойчиво пульсирует. — Пойдем?

***

Я машу Джасперу, когда он уезжает, и как только он скрывается из виду, я практически вбегаю внутрь. Говорят, человек, которого вы любите, должен приносить вам утешение, заставлять вас чувствовать себя хорошо и в безопасности. Но сейчас мне просто хочется смыть его со своей кожи.

Его запах проникает мне в нос, и мне хочется блевать.

Думаю, это подтверждает это.

Я не люблю Джаспера. Я никогда не любила.

Конечно, он мне достаточно «нравился», чтобы встречаться с ним, но это не может быть любовью. Это не то, что я читала в своих книгах, — великое чувство любви и обожания, и сегодняшний день подтвердил это.

Я не знаю, было ли это связано с его отсутствием заботы обо мне сегодня или с тем, что он удовлетворял свои эгоистические потребности, не убедившись, что со мной все в порядке. Но сегодняшний день оставил у меня не одно неприятное чувство. Джаспер не всегда внимателен, но обычно он мил.

Джаспер в салоне был другим. Он был чрезвычайно убедителен, но действия, сопровождавшие его слова, были совершенно иными. Неосторожно и неприятно. Бесчувственный.

— Райли, твой ужин готов, — кричит мисс Миллер позади меня, когда я бегу вверх по лестнице.

Остановившись на последнем шаге, я поворачиваюсь лицом к экономке.

— Мои родители…

— Они вернутся домой поздно, — стоически отвечает она, прежде чем я успеваю закончить предложение. Оливия Миллер — высокая женщина средних лет. Ее рыжеватые волосы собраны на макушке в тугой гладкий пучок, а платье не имеет складок. Она – идеальный образ безупречной женщины. Ей было сорок пять, когда она впервые начала у нас работать, и на первый взгляд я подумала, что она милая, добрая женщина. Это впечатление продлилось едва ли неделю. Сейчас, десять лет спустя, я могу подтвердить, что мисс Миллер — просто тень моей матери. Улыбка у нее милая, но пустая, но глаза — это всегда были ее глаза. В них нет и следа тепла.

Я киваю.

— Тогда я поужинаю в своей комнате.

Я не жду ее ответа, прежде чем уйти. Оказавшись в своей комнате, я мчусь в ванную и закрываю за собой дверь. Я практически срываю с себя одежду и в спешке иду в душ. Вода почти кипит, но я не могу заставить себя волноваться.

Настойчиво вытирая себя, я не останавливаюсь, пока моя кожа не покраснеет и не станет чувствительной к прикосновениям. Потом промываю между ног, там, где все еще болит и болит. Я остаюсь под струей воды, пока она не остынет, и только тогда выключаю ее и выхожу.

Вытершись полотенцем, я делаю шаг к зеркалу в полный рост и обнаженной встаю на весы. Я никогда не взвешиваюсь в одежде. Мне нужны цифры, чтобы точно отражать мой вес, а одежда потенциально может это обмануть. Мое сердце колотится в груди, и мое тело дрожит при мысли о том, что я могу посмотреть на неоновые цифры на стеклянных весах.

Все в порядке, мне просто нужно посмотреть вниз.

По моему телу пробегают мурашки, когда прохладный воздух ласкает мою кожу.

Я не могу этого сделать.

Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Мои легкие расширяются, и я задерживаю дыхание, пока головокружение не охватывает мою голову, заставляя меня терять равновесие.

Только когда мое тело начинает раскачиваться, я выдыхаю, а затем делаю еще один резкий вдох, практически испытывая жажду кислорода.

Я осторожно смотрю вниз, и цифры на весах заставляют меня подавить рыдание.

Нет.

Как это возможно?

Слезы наполняют мое зрение, но я продолжаю смотреть на цифры, пока не перестаю их видеть. Как я набрала два фунта за день? Вчера я едва съела даже два кусочка еды. Я сегодня тоже ничего не ела.

Как? КАК?

Два фунта — это слишком много. Нет, полфунт – это уже слишком много. Я должна худеть, а не набирать вес. У меня должен быть идеальный вес для конкурса этим летом.

Моя мама всегда говорила, что люди не видят того, что у них внутри.

Они видят только внешний вид, наш образ и то, кем мы себя представляем. Нас сильно анализируют наши слова, форма и размер нашего тела. Нас судят, изучают и анализируют. Мы не что иное, как животные в лаборатории. Это просто человеческая природа, не так ли?

Наша ценность основана исключительно на том, что видят люди.

И что они видят?

Сосуд, который несет нас, тело, которое дышит, оболочка, которая ходит.

Это то, что они видят, и в этом моя ценность.

Где-то в глубине души я понимаю, насколько это неправильно. Но я поглощена своей одержимостью — быть совершенной. Чтобы выглядеть идеально.

В конце концов, я дочь своей матери. Люди смотрят на меня и видят, что кто-то контролирует ситуацию. Олицетворение красоты, и, видимо, это делает меня достойной.

Это моя ценность.

Мои глаза ловят отражение в зеркале. Моё отражение — моё бледное тело. Я раздутая? Мой живот выглядит слегка раздутым. Моя талия стала больше, а бедра кажутся толще, чем вчера. И моя грудь. Они не задорные — нет, у меня грудь слишком большая, слишком тяжелая, а наклоны непропорциональные. В моем теле нет ничего привлекательного.

Мои недостатки смотрят на меня через зеркало, и я борюсь с кляпом, чувством чистого отвращения, охватывающим меня.

Что со мной не так? Я недостаточно тренируюсь? Не достаточно очищаюсь? Я недостаточно контролирую свои побуждения?

То, что видят люди, — это идеальный фасад, который я им показываю. Красивая иллюзия того, кем является Райли Джонсон. На самом деле моя ценность — ценность распадающейся бабочки. Бесполезно и гротескно.

Моё тело — тонущий корабль, и я тону среди его обломков.

Я схожу с весов, избегая зеркала. Я машинально одеваюсь и иду обратно в спальню и обнаруживаю на тумбочке поднос с едой. Поднос с идеальными порциями еды. С точными калориями и белками, которые моя мать велела давать мне мисс Миллер. Моя мать контролирует каждый кусочек еды, которую я ем, — по крайней мере, она так думает.

В вызывающем молчании я запихиваю еду в рот. Точно зная, что буду делать потом. Слабительные средства на моей тумбочке практически издеваются надо мной. Я почти не пробую еду, почти не жую, просто заглатываю все в горло с помощью воды. Освободив поднос, я беру с тумбочки маленькую бутылочку с таблетками и иду в ванную.

Вот моя ценность.

Ничтожная и гротескная.

ГЛАВА 2

Грейсон - 15 лет (первый курс)