Начатки Крэя

— Да, тут согласен. Как мне не гадко, но ты прав. Крипты будет больше…

— Сможешь позволить себе побольше запасов хлайзеак!

— Да, да… В общем, в сознании. Правда техничнее. Извлеку подкорный флюид, выделения плазмы.

— Запишем на аудио стоны!

— Да подавись. Извращенцам, как ты, продашь. Мне процент не забудь, за то, что терплю…

— Договорились!

— И не думай, что это ради твоего удовольствия. Просто так парнишка будет полезнее, дороже, практичнее…

— И не забудь! Самое главное, будет сочнее…

— Эй, замашки каннибальские при себе держи. И без них тошнить начинает уже…

— Ты собираешься в кишках ковыряться, отрезая почки, и в крови измажешься по плечи — это тебя, значит, не смущает. А то, что большую часть мы по рынку на деликатесы пустим толстосумам, а не на пересадку — тут сразу блевать?

— Escoria, Лукас! Одно дело — анатомическая операция, трансплантация и биология…

— И? — бородатый усмехнулся и достал из-за пазухи темную фляжку.

«РУССКИЙ! КАЛИБРОВКА ЗАВЕРШЕНА! СЛОВАРЬ ОБНОВЛЕН!» — протараторил некий третий высокий голос.

Никого больше в комнате, кроме двух расчленителей, Крэй не видал. Видимо, галлюцинации от текущего через нос препарата. Чем бы его не накачивали — это не только отнимала моторные функции, но и притупляло сознание.

Чернокожий, как уголь, садист Лукас уселся на стул, прямо напротив шокированного услышанным Крэя, закинул ногу на ногу и присосался к своему напитку.

«Добряк» Даниэль неодобрительно скривил смуглое лицо и сплюнул в сторону коллеги так, что тому аж пришлось увернуться, лишь бы смачный плевок не попал на одежду.

От такой наглости Лукас аж поперхнулся.

— И другое — представлять твою мерзкую рожу, пускающую слюни на тарелку с… не знаю, и знать не хочу, чем вы там, извращуги, себя тешите.

Лукас громко засмеялся и приложился к фляге. Осушив ее в один присест, перевернул вверх дном, проверить, что не осталось ни капли, и с грохотом поставил на столик у кирпичной стены неподалеку от стула.

— Ты бы так не говорил, если б хоть раз попробовал сам… — Лукас поправил ворот рубашки и опять усмехнулся.

— Все, заткнись, — Даниэль явно не был фанатом «хобби» одетого с иголочки Лукаса.

— Остынь, братец. Я ж не в ванне с кровью среди черепов предлагаю купаться, эти совсем отморозки. Поверь — запеченные ребрышки, пальчики ж оближешь! И все равно никому не пригодятся. Кстати, о пальчиках: они тоже ням-ням…

— Я серьезно. Завали хайло.

— Ооо! Огузок, кстати — во! Вот что тебе стоит отведать, сразу все поймешь!

Даниэль крепко схватил положеный ранее скальпель помельче.

— Так, выродок, я тебя порешаю к хренам, еще раз про свою…

— Да расслабься ты, чего взъелся! Мы тут людей пилим, а ты на гурмана обиделся.

— Есть грань.

Толстый мужчина скальпель так и не отпускал из подрагивающей руки. Крэй даже в столь тусклом свете видел хмурое лицо Хирурга.

— Ты ж долбанный мясник! Какая, к черту, грань?!

— Я делаю это не ради удовольствия!

— Ну, а мне нравится доедать остатки твоей работы, что тут поделаешь. Вкусно, и тебе советую!

— Так, мразь, я тебя предупреждаю.

Сидячий господин в костюме развел руками и заулыбался.

— Ну, не совпадают наши предпочтения в лакомствах, что ж мразью обзывать.

— Какие нахрен лакомства! Это человек!

— Да, и вполне молодой, а значит сочный, вижу. Не слепой. Да еще и белый! Блондинчик! Не часто европеоидов к нам заносит.

Лукас пододвинулся вместе со стулом поближе к Крэю, наклонился в его сторону и облизнулся. Зубы чернокожего на секунду, все до единого, заострились в клыки и вернулись в прежнюю форму.

— Эй, молодой, ты как, вкусный?

Крэй наблюдал весь этот спектакль в невольным оцепенении. Да, о разных зверствах он был наслышан: и в своем мире жестоких улиц, голода и не щадящих болезней, и в нацистской Германии, и в послевоенных Советах… Но то, что сейчас до него доносилось крупицами информации, не шло ни в какие ворота.

Желание посильнее врезать мерзкому мужику аннигилировалось жутким бессилием. Взмах рукой, на удивление Крэя, произошел — но вялый, неконтролируемый и слишком расхлябанный. Едва чиркнув нос, конечность тут же безвольно опустилась и тряпкой расстелилась на холодном операционном столе. Абсолютное бессилие тут же окутало парня.

— О! Да этот экземплярчик еще и анестетику сопротивляться пытается! Сколько таких попили? На моей памяти ноль! Будем это считать за знак согласия… — Людоед взял обмякшую голую руку Крэя и с наслаждением деликатно обнюхал ее, — Нет, ну что за аромат! Слушай, а рука сколько там нынче стоит, может, я себе отожму? Пальчики — да, а вот остальное… Не пробовал!

— Лука, зараза! Конченое ты животное.

— Я поделюсь, и ты втянешься…

Это были последние слова подвыпившего каннибала, позабывшего про границы и всяческую меру.

С жужжащим звуком железной трели, отдающим острой мигренью, всего в полуметре от Крэя мудреный скальпель Хирурга стремительно впился в черепную коробку мужчины в костюме и галстуке, все еще цепко державшего руку белокурого мальчика, который не в силах был ни отвернуться, ни шевельнуться.

Но, в отличие от описанного в остросюжетных книжках классиков, что Крэй так любил, раненый не упал тут же плашмя в окоченении, не скорчился в стонах, кровь ручьем не брызнула струйкой и не окрасила пол, стены и все и вся красным маревом.

События двинулись в совершенно ином русле.

Поначалу Крэй ощутил, как заточенные ногти чернокожего аборигена с силой впились в его кожу. Затем, очухавшись от ступора боли, Лукас, стиснув зубы, наконец-то отпустил недвижимого парня.

Яростный тик в налитым темно багровым правом глазу, разбухшие ноздри и неугомонная злоба вместо безмятежной улыбки. Испарились и надменность, и легкость, и беззаботность. Человека будто начисто переписали. Теперь внешний образ безбожного людоеда соответстветствовал его лютым мыслям.