Начатки Крэя

Ни единого крика. Ни единого писка. Даже лишнего вздоха.

Лукас медленно встал и, также не спеша, молча, спокойно обернулся в сторону теперь уже бывшего для него коллеги-соратника. Горе-убийца попятился. Вжался в стену.

Испуганный толстяк, в состоянии аффекта засадивший острую приблуду в напарника практически полностью, видимо, не четко осознавал, что творил в ту долю секунды, и каковы будут последствия. Лишь поддавшись глубочайшей ненависти к Гаитянским замашкам Лукаса, заполонившей разум и тело.

Как узнает впоследствии Крэй, словосочетание «видимо, не четко осознавал, что творил» — не совсем уместно для сознания, расшатанного от препаратов и стимуляторов. «Абсолютно не осознавал в нервном припадке» — вернее и куда уж точнее в отношении хирурга Даниэля, давно свернувшего на бесовскую дорогу, ведущую в скверную бездну.

Но это — потом.

Сейчас Крэй желал выбраться из, мягко сказать, «передряги». До сих пор не понимая, как в ней оказался.

«Шел по пустыне… Болоту. Болоту-пустыне. По миру Няши. Дни. Точно несколько дней, страдая от жажды, на ходу питаясь консервами. Останавливаться было нельзя. Остановка равна смерти. Смерти…»

Крэй уже сталкивался со старухой с клюкой. И во время Чумы, и после нее. Ненароком, в очередной подворотне и на Гассенах укромного Кведлинбурга.

Люди мёрли. Постоянно.

Невезучие — от случайной болезни, изгнанные подальше от общества.

Беспризорники — от избиения тростями вершителей правопорядка, Бычар.

А кто-то — от ножа, стекла, иного оружия, в междоусобице за кусок хлеба, лишний золотой или медяк.

Или просто в пьяном угаре.

Крэй видел смерть. Был знаком непонаслышке. И избегал ее. Держал подальше от себя и близких людей, всячески не подпуская и за версту, твердо решив встретиться на обреченном свидании с Беспощадной Костлявой лишь в самой старости. Раньше в гости Госпожу Неминуемую Крэй вовсе не ждал. Желательно — в огромном поместье. У камина, с бокалом в руке и собакой в ногах. Большой пушистой собакой…

Мечта детская. Абсолютно наивная. Но ее Крэй лелеял. Даже попав в Советы и учась в тишине, полном благополучии. Даже очутившись средь безобидных сперва Слизней: в забытьи мечта всплывала на подкорке сознания.

Осмелился б он забрать чужую жизнь, оттолкнув в объятия смерти стоящего рядом соседа, врага иль друга? Ответить юноша точно не мог.

Наверное — нет.

Хотя, уже отнял, по сути, жизнь Огонька, расплавив того средь пустоши в зыбучем песке смесью кислот и сгущенки… Да — невольно, случайно. Все равно — Крэй посмеялся над этим и двинулся дальше, даже без мысли, что сделал что-то не так. Оборвал жизнь. Разумного существа, что желало вероломно оборвать жизнь юного парня.

«Точно. В какой-то момент устал… Сдался. В пустыне. В болоте. В зыбучих холодных песках среди глины. Потерял сознание… И теперь — я тут. Захлебываюсь в жиже, текущей по глотке. И она рвется прочь изнутри, сочится наружу. Из каждой ноздри…»

Крэй смотрел на двух своих похитителей, готовых перерезать глотки друг -другу. Один — по мимолетной вспышке гнева, Второй…

Мотив Второго, с торчащими коротко сбритыми под самую грань волосами, с бородкой в угоду моде — Крэю был более ясен, и выглядел куда уважительнее. Ответка за покушение, злоба и месть… Ясен. Но никак не оправдывал смерти.

Лукас в своей холеной рубашке мог всего лишь врезать по морде сбрендившему на минуту, забывшему про долгие годы, проведенные с приятелем вместе за поганым, но безусловно невероятно прибыльным, налаженным делом.

Лукас, со своим тонким галстуком, который машинально поправлял, спокойно идя навстречу трясущемуся от страха толстяку, мог просто поговорить. Мог простить. Или, возможно, мог сломать пару ребер. Мог поранить, мог искалечить, мог потребовать компенсации. Мог перед этим пытать, выведать всю информацию по заначкам и нычкам, забрать его долю из сейфа и, своровав сбережения из банков и обчистив счета — скрыться, оставив торчка-Хирурга на произвол судьбы, которая процентов на восемьдесят не стала бы для него благосклонной…

Лукас мог сделать все, что угодно. Он был сильнее, крупнее. Лукас прижал растерянного Даниэля к стенке, откуда тот уже не мог скрыться, не мог схватить еще один скальпель.

Хирурга воротило от собственных действий. Не желал убивать, не желал зла коллеге. Но под влиянием обстоятельств и стечения факторов, таких как жара, духота, агония ломки, стресс и ненависть к поеданию людского мяса — толстячок сделал то, что только что сделал.

Вздохнув с сожалением, Лукас вытащил окровавленный скальпель из скальпа и незаметным быстрым взмахом полоснул им по горлу приятеля.

Лукас выбрал смерть. Смерть для партнера…

И смерть для себя.

В то же мгновение, как преграждающий открытию раны инструмент покинул пристанище в мозге — кровь брызнула.

Все еще не как в книге.

Лукас не умер мгновенно от раны. Кровь лишь стремительно вышла наружу в моменте. Гейзером, вспышкой, будто плевок, с кусочками плоти. Раз, два — и все.

Убийца отпустил инструмент, призвавший Погибель. Тот упал на плитку со звенящим отскоком.

Лукас повернулся к мальчишке, все еще не ожидая скорой кончины. Не падающий замертво, не окоченевший, без тени боли на черном лице.

Он усмехнулся, как раньше. Моторно поправил галстук и двинулся в сторону юноши, попутно захватив с собой скальпель из колбы. Тот, который ждал свой черед для расправы над Крэем.

Мотивация к отнятию жизни. Спастись, спасти, защитить, защититься… Это повод. Сей расклад дел говорит: жизнь опасной скотины отнять можно. И нужно. Выжить обязан и должен. Крэю это вполне очевидно и крайне резонно. Выхода другого попросту нет, времени задумываться и решать что-то — тоже.

Только все — не как в книжке.

Даже при том, что Крэй тут безусловно и явно главный герой, прошедший невзгоды, длинный путь становления и приключений — чудесной расправы над злодеем, красивого боя, волевых поступков, уже на волосок от гибели, решающих все — в его истории предвещалось.

Крэй смог едва двинуть рукой. И то, только когда охватило лютое желание врезать по лощеной черной скотине. Даже на пороге смерти, тело не слушалось. Несмотря на желание избежать скорой смерти, куда более мощное и мотивирующее, чем простой гнев, — у Крэя вышло лишь неуклюже скатиться с края стола и упасть на холодную серую плитку.

Никакого сражения. Никаких искусных движений или невероятного действа.

Крэй был физически не в силах спастись.

Правда, так уж случилось, что он уже сделал все, что требовалось для избежания кончины.

Почесав бородку, Лукас вздохнул и устремил взгляд на лежащего Крэя. Отложив на операционку куцую дрель, шагнул к нему, резко нагнувшись. Потянул, желая поднять снова на стол.

Водрузив Крэя обратно, Лукас опять глубоко со звуком вздохнул. Последним своим в жизни вздохом.