Надежда для Бирюка

Мой мир. Моя жизнь. Счастье моё. Единоличное.

– Спасибо за надежду, Надежда.

– Какую надежду? – улыбнулась я, купаясь в тепле родных глаз и рук.

– Которую ты подарила и оправдала.

– Тебе спасибо за счастье, – выдохнула я.

Кальмаров пришлось подогревать через несколько часов. Сами понимаете, что случается, когда многодетные родители остаются наедине, без любопытных ушей и глаз подрастающего поколения.

И скоро на одну пару глазёнок в нашем доме станет больше.

Эпилог. Митрофан

Митрофан стоял у машины, разговаривал с Серёгой, обсуждали строительство нового дома. Друг решил перебраться, расшириться, выбрал участок рядом с новым жильём Гучковых.

Хорошее место, просторное, высокое, с видом на реку, центр села недалеко, со всеми нехитрыми благами цивилизации.

– Как Надежда себя чувствует? Скоро уже? – спросил Серёга, кинув взгляд на соседский «коттедж», вспомнив соседство с новым врачом ФАПа.

Ох и смеялся тогда Серёга над городской дамочкой, недоумевал, что такая краля в их глухомани забыла. Нет, хорошо, конечно, что медика выделили, медпункт открыли, что помощь теперь можно получить рядом с домом, не надо добираться в райцентр, отстаивать очереди в ЦРБ, но эта Надежда Андреевна – курам на смех сельский житель.

И машинка её, бестолковая, и цвет волос чудаковатый – чуть розовый. Всё вызывало добрую усмешку у сельского мужика, выросшего на земле.

Митрофан не интересовался новой жительницей, хоть разговоров ходило по селу море разливанное.

Приехал человек, живёт, лечит – вот и славно. Спасибо скажите, а не обсуждайте, на какой машине ездит, какой высоты каблуки носит.

Его тогда мало что интересовало, жил по наитию, накатано как-то жил. В нужное время вставал, в нужное ложился, о детях заботился, сестре помогал, работал много, посты держал, в церковь захаживал.

Ответы искал, отчётливо понимая, что нет их – ответов-то. И не будет.

Кто ответит, зачем его Маша богу так рано понадобилась? Почему от лечения отказалась? О чём думала в последние дни?..

Она закрылась тогда, почти не разговаривала, только молилась, да смотрела глазами бездонными, будто душу из мужа высасывала…

Сказать, что мир захлопнулся, перестал существовать после смерти жены, Митрофан не мог. Он жил, просыпался каждое утро, следил за детьми, планы строил, даже смысл видел в своём существовании: детей на ноги поднять, каждого выучить, до ума довести.

Но что-то, какая-то тонкая, звенящая часть внутри испарилась. Может, душа?

В депрессию впадать не было времени. Не знал такого диагноза Митрофан, не верил попросту. По силам испытания выпадают, если суждено ему было вдовцом стать, то не роптать нужно, судьбу проклинать, а жить во что бы то ни стало.

Нести ношу, которая выпала. И не абы как, а чтобы не стыдно было перед собой в первую очередь.

Тогда-то, через два с половиной года вдовства, когда улеглось в сердце, ответы стали появляться, пришло, наконец, смирение, появилась в его жизни надежда… по имени Надежда Андреевна.

Прав был Сергей – курам на смех сельский житель. Не на своём месте человек, окружающий пейзаж ей, как с чужого плеча.

Пуховик белый по размеру, шапка цвет глаз подчёркивает, варежки пушистые теплоты образу добавляют, уюта какого-то, желания руки в варежках этих согреть, а сама Надежда, словно птица с экватора в их края по ошибке залетевшая.

Оттого перепуганная, взъерошенная, искры пускающая. Не подходи, спалит.

Митрофан не собирался подходить, хоть тянуло со страшной силой. Он припомнить не мог за весь свой мужской век, чтобы так на женщину реагировал, а ведь ему, молодому, не бывшему с женщиной больше трёх лет, абсолютно любая должна была быть привлекательна, но не была.

Взял и вычеркнул этот аспект из своей жизни. Нет возможности жить по-честному, по совести, значит, доля такая ему выпала. Бегать, как кобелю на собачьей свадьбе, хватать без разбора, не глядя, присваивать, идти дальше, невзирая на последствия для души и тела, не хотел.

Может и глупо, Серёга то и дело подсылал к нему молодых разбитных дамочек, жаждущих быстрого удовлетворения собственных потребностей для обоюдного удовольствия, но Митрофан не мог…

Противно, стыдно перед собой.

Не свинья он – инстинктам следовать. Человек, значит, в руках себя держать должен.

Он и держал, пока не сорвался, потому что вдруг оказалось, что он не только из плоти, крови, разума и души состоит, но и из сердца, где помимо его воли поселилась надежда по имени Надежда.

Честно говоря, тогда Митрофан боялся, что в браке с Надей будет сложно. Легко ладить, когда люди из одного теста, когда одинаковые взгляды на жизнь, воспитание детей, быт, наконец.

Одни привычки на двоих, одно мировоззрение, менталитет один, религия… Всё, что остаётся – договариваться, не молчать, как вышло у него с первой женой.

А когда вторая половина не знает того, что не просто является твоей жизнью, а давно стало частью генетического, культурного кода? Как поступать? Объяснять необъяснимое, с молоком матери впитанное?

Но как ни странно, это проблемой не стало. Достаточно оказалось разговоров и умения находить компромиссы, как во вне, так и внутри себя.

Договороспособности. Если случались недопонимания, то не больше, чем в любой другой семье, даже одной религии.

Толк, согласие одно, люди же всегда разные.

Основной проблемой была работа Нади. Сначала она не могла уволиться, потому что не отработала пять лет – время декрета не входило в стаж. Потом уже не хотела, вернее, не могла бросить своих пациентов.

Их дом превратился в место паломничества местных жителей, которые шли сплошным потоком, невзирая на все условности, запреты, разговоры. Люди болели не по расписанию, спешили за врачом не в рабочие часы, а по мере надобности.

Вот и сейчас Митрофан привёз Надю к страдающей давлением пациентке.

Мироновне не один раз давали направление в ЦРБ, необходимо было пройти более тщательное обследование у кардиолога и эндокринолога – словами Нади, сам Митрофан в медицине не разбирался, – только мало того, что она никуда не ехала, ещё и убивалась на огороде до очередного криза. Тогда соседи сломя голову неслись к Надежде Андреевне, она быстрее примчится, чем скорая.