Надежда для Бирюка
Шрифт:
Это в идеальном мире, а в реальном училась всему сама, иногда превозмогая собственный страх. Глаза боялись, руки делали.
Вова спокойно позволил взять у него кровь, лишь в самом конце заканючил, закатился в отчаянном плаче. Хорошо, что папа удержал, когда начал выгибаться.
Сразу же появилась Василиса, протянула бутылочку с молоком. Я заставила себя воздержаться от замечания о том, что в таком возрасте соска может сказаться на прикусе.
Спросят – отвечу. Нет – ваш ребёнок, ваши проблемы.
Вова моментально успокоился, устроился рядом с папой, начал с аппетитом
– Это специальная иголочка, совсем тонкая. Больно не будет, – пообещала я, чтобы приободрить малышку.
Та в ответ покачала головой, начала пятится к двери с намерением убежать. Митрофан Яковлевич встал, перехватил одной рукой дочку, сразу поднял на вторую, погладил ободряюще по спине, что-то шепча на ухо.
В первый момент я бросилась было на защиту ребёнка – неосознанный жест, помимо воли. Не представляю, что было бы, схвати он Василису грубо. Неужели полезла бы в драку?
Полезла – пришлось признаться себе.
Митрофан Яковлевич уселся на диван. Посадил Василису себе на колени, та в отчаянии спрятала лицо у него в шее, протянула мне руку, жалобно всхлипывая.
Я видела, как крепко, в то же время ласково он придерживал дочку, как она сама льнула к нему за защитой, естественно как-то.
– Всё, – сказал Митрофан Яковлевич полушёпотом на ухо Василисе, та вздрогнула, повернулась, открыла в страхе глаза, кажется, ожидая потёки крови и рваную рану на половину руки.
Рассмотрела небольшой яркий бинт, которым я перетянула руку – специально купила из личных средств самофиксирующийся, с весёлыми картинками. Знала по Ладе, такая малость может скрасить любую обиду.
Василиса выбралась из папиных объятий с важным, независимым видом. Взяла за руку Вову, отправилась из комнаты, предварительно вежливо поблагодарив:
– Спаси Хрис… Спасибо большое, Надежда Андреевна.
– На здоровье, – ответила я, не скрыв улыбку.
Начала собираться, нагнулась над столом, в это время мой живот заурчал, разнося по комнате утробный звук, предательски рассказывая, что я сегодня осталась без завтрака.
Боролась сначала с печкой, потом со снегом, потом с дочкой, которая не хотела идти с утра в ФАП, посидеть до садика с Марией Александровной.
Поджала губы, делая вид, что совершенно не причём. На подоконнике герань стоит, покормите бедолагу.
– Кофе хотите? – услышала за своей спиной, когда вышла из комнаты.
Хозяин дома стоял в проёме двери, ведущей на кухню.
– Пирог есть сладкий и с капустой и грибами.
– Спасибо, не нужно. Я спешу, – буркнула я, вспоминая вчерашнее представление в магазине.
Снова накатила обида.
– Медпункт в восемь открывается, вряд ли успеете позавтракать, – он отодвинулся в сторону, приглашая рукой на кухню.
Я демонстративно грохнула укладкой, поставила тяжёлый чемодан на пол, прошла куда показывали.
Давай, хозяин, корми своими пирогами.
Кухня оказалась просторной, современной. Я растерялась от разнообразия бытовой техники.
Одёрнула себя, не могла же я всерьёз думать, что человек, у которого снегоход во дворе, пользуется
ступой для приправ, пьёт из ендовы, готовит в чугунке.Хотя, чугунки тоже были, стояли в отделённом закутке, рядом с настоящей русской печью, которая одновременно контрастировала с интерьером и вписывалось в него.
– Капучино, американо? – спросил Митрофан Яковлевич, показывая жестом, чтобы я, наконец, села. Не стояла, как на выставке, таращась по сторонам.
– Американо и, если есть, сливки, – глянула на отличную кофе-машину.
– Не капучино? – уточнил хозяин дома.
– Американо, – кивнула в подтверждение своих слов.
Вскоре на столе появилось два пирога. От сладкого отрезан кусочек, с грибами, видно, только испечён.
– Угощайтесь, – проговорил Митрофан Яковлевич. – У меня не так вкусно, как у Василисы, получается, но вроде есть можно…
– Спасибо, – кивнула я.
Действительно вкусно. Мужчина-старовер, который сам печёт пироги, не вписывался в моё представление о староверах, если бы у меня были хоть какие-то представления об этих людях.
До этой недели я вообще не знала об их существовании, однако образ Домостроя упорно не уходил из головы.
Молчала, не знала что произнести, хозяин дома тоже молчал.
Говорить нам было не о чем, тишина стояла какая-то неуютная. Наверное, нужно извиниться за свои слова в первый визит, но почему бы Гучкову не извиниться за вчерашнюю выходку?
Нет? Ну, вот и я… нет.
Из-под ресниц, украдкой, я рассматривала Митрофана Яковлевича, про себя удивляясь имени. Первый раз встречаю живого Митрофана…
Он сидел напротив, светлые волосы расчёсаны, стрижка аккуратная, борода ухоженная. Я не слишком любила бороды, считала эту моду глупостью. Часто мужчины выглядели неухоженными из-за растительности на лице, но конкретному Митрофану шло.
Тёмно-серая футболка обтягивала объёмные мышцы рук, широкие плечи. Массивная грудная клетка, такая же шея…
Он не казался огромным, перекачанным, нет, но от всего облика, начиная от телосложения, заканчивая взглядом, хмурым выражением лица, исходила настолько обезоруживающая мужская энергия, что становилось не по себе… как женщине, у которой давно не было мужчины.
Примерно всю её жизнь.
– Спасибо, – я не допила кофе, с трудом проглотила пирог, хоть он и был по-настоящему вкусный, нетерпеливо встала.
Не могла находиться под давящим взглядом.
Действительно – бирюк.
Ничего плохого не сказал, не сделал, напротив, накормил, кофе вкусный приготовил, и всё равно не по себе рядом с ним. Словно я сама себе мала, не по размеру.
– Всего хорошего, – попрощалась я. – Ответы можно посмотреть на портале здравоохранения в личном кабинете, через госуслуги или в ФАПе.
– Хорошо. До свидания, – всё, что ответил Митрофан Яковлевич.
Меня колотило после утреннего визита целый день, несмотря на шквал пациентов и инфаркт у молодого парня. Пришлось экстренно стабилизировать своими силами, вызывать скорую, благо бригада примчалась быстро. Родительское собрание в садике по поводу предстоящего праздника, и вообще – масса дел.