Наедине с совестью

Начальник медсанбата открыл двери и, неся впереди себя флажок с красным крестом, перешагнул порог. Тут длинная очередь из автомата прострочила его. Вскоре голоса в подвале стихли. Врачи задохнулись. Живой осталась только Фаина Михайловна. В самом дальнем углу она обнаружила бочку соленой капусты и, смачивая халат в рассоле, прижимала его ко рту. Теперь, с ужасом вспоминая эту трагедию, Фаина Михайловна глядела на трупы врачей и с рыданием говорила:

– Какие люди погибли! Какие люди!

За воротами замка раздались крики возмущения. Это Шматко, узнав о трагической гибели раненых товарищей и медиков, требовал расстрела захваченных фашистских десантников.

*

Смугляк совершенно упал духом. Трагическая смерть Таси согнула его, и он не находил выхода из этого состояния. Чувства одиночества и тоски терзали фронтовика. Иногда на него находило такое равнодушие, что он переставал оберегать себя от мин и снарядов или врывался в самое пекло боя, откуда редко кто выходил невредимым. Автоматчики замечали излишний риск своего командира и зорко охраняли его. Сколько раз они прикрывали собой гвардии старшего лейтенанта, сколько раз отводили занесенную над ним руку смерти!

Сегодня Смугляк был совсем другим. Командирская осмотрительность, выдержка и решительность вернулись к нему. Он сидел в полуразрушенном домике и руководил боевыми действиями роты. Михаил не спал уже три ночи, лицо его было черным, глаза покраснели. И все же он вел себя бодро, расторопно и целеустремленно. Автоматчики вели последний бой в маленьком прусском городке на берегу Балтийского моря. Близость победы окрыляла воинов, вливала в них свежие силы, поднимала боевое настроение. Все это передавалось гвардии старшему лейтенанту, оживляло его.

В дверях показался Шматко.

– Ну-ну, заходи!
– крикнул ему Смугляк, освобождая место черному от гари и утомленному бессонницей автоматчику.
– Прошу докладывать, как обстоят дела у гвардейцев.

– Бьют!
– весело ответил Шматко.
– Клочья летят от фрицев.

Смугляк положил телефонную трубку:

– Во всех взводах был?

– Во всех. Автоматчики гвардии младшего лейтенанта Громова заняли вокзал и вклинились в оборону немцев. Во взводе Кашубы дела хуже. Фашисты давят на левый фланг. Уже три атаки отбили. Враг истекает кровью, но все время наседает, жмет.

– Какие потери у нас?

– Ранен автоматчик Востоков. Но он не выходит из боя. Хочет дождаться конца. Желаю, говорит, своими собственными глазами посмотреть, как солдаты фюрера будут купаться в холодной Балтике. Сам себе сделал перевязку, лежит и обстреливает пулеметчиков противника. Я уговаривал его уйти - не уходит!

– Молодец сибиряк! Ну, а что Кашуба?

– Просит подмоги, - почесал затылок Шматко.
– Ему в самом деле туго там. Человек бы десять подбросить...

Смугляк снова взял телефонную трубку, но тут же передал ее молодому связисту, поднялся. Лицо его стало строгим, озабоченным. Еще бы человек тридцать в роту и - конец бою. А где их взять сейчас? Командир роты старался быть спокойным, но по тому, как одевался и нащупывал пуговицы на шинели, все поняли, что он волнуется, переживает. Положение на левом фланге и в центре роты действительно тяжелое. Автоматчики весь день не ели. Хватит ли силы?..

– Подмоги, говоришь, просит?
– переспросил командир, застегивая измятую шинель.
– А где же я возьму ему эту подмогу, Шматко? Придется держаться теми силами, какие есть. Сам пойду к нему. Телефонисты, оставайтесь за меня! Будут звонить - я в роте.

Смугляк направился к выходу. Шматко за ним.

– А ты куда?
– остановился командир.

– Как куда?
– поднял воспаленные глаза автоматчик.
– Во взвод, к Кашубе. Он просил меня подскочить.

– Пока отдыхай!
– приказал ему Смугляк, показывая на свободную койку в углу комнаты.
– Нужно будет - позовем.

Не по душе это было автоматчику. Товарищи бьются, истекают потом и кровью, а он почему-то должен отсыпаться, да еще на немецкой перине. Нет, не отстанет он от командира роты!

Смугляк повторил приказ. Шматко подчинился. Недовольный, он скинул с себя мокрую шинель, лег на койку и, хитро прищурив глаза, захрапел. Но как только командир роты скрылся за дверью, Шматко поднялся и принялся растапливать печку обрывками бумаги, подбрасывая на желтоватый огонь квадратики брикета.

– Просушиться надо, - буркнул он.
– Фашистский пулеметчик положил меня в лужу и поливает свинцом. Минут тридцать держал, проклятый! Не поднимешь головы и баста! И все-таки я уплыл.

– Позиции совсем перемешались, - отозвался кто-то из раненых простуженным голосом.
– Не поймешь, где наши, где немцы.

– Ничего, к вечеру мы их доколотим, - уверенно проговорил Шматко, вешая шинель у печки, - капут фрицам, капут!

В кирпичном домике было три комнаты и кухня. В двух передних размещались раненые солдаты из всех подразделений полка, в прихожей связисты и посыльные. Всего было человек двадцать. Домик беспрерывно обстреливался. Рядом загорелся магазин. Багровое пламя выбивалось из дверей и окон, лизало крышу кровавыми языками. Вдруг снова разрыв. Домик зашатался, окна задребезжали. Со стен посыпалась штукатурка. Несколько человек кинулись к двери. Шматко преградил им путь, подкладывая в печку новую порцию брикета.

– Это куда? Не мешайте печку топить, - сказал он властно и так спокойно, что солдатам стало стыдно.
– Сидите, где сидели. Пускай бьют, свои же дома уродуют. Наши города покалечили, теперь за свои взялись. Бараны! Им пора оружие бросать, а они из кожи лезут, фюрера и его банду спасают. О своем животе подумали бы.

– Так-то оно так, да вот нас бы не зацепили.

– Не зацепят!
– пробурчал Шматко.
– Два снаряда в одну воронку почти никогда не попадают. Всю войну прошел, все видел, а таких случаев не приходилось наблюдать. Пора бы вам знать законы артиллерии.

Спокойствие Шматко передалось всем. Солдаты заняли прежние места, не спеша закуривали, прислушиваясь к грохоту боя. Многие из них хорошо знали Шматко, этого непоседливого воина, который прошел путь от Москвы до Балтийского моря. После того, когда он разыскал и вернул полку боевое знамя, его всерьез стали называть героем.

Теперь он сидел возле печки и ругал себя за то, что не сумел скрыть от командира роты своей усталости. А вдруг что-нибудь с ним случится? Сейчас самый накал боя. Фашисты бьют из подвалов и с чердаков. Все улицы и переулки простреливаются. Ведь пришлось же ему лежать полчаса в грязной луже. Думая об этом, Шматко несколько раз порывался пойти в роту, но раненые останавливали его:

– Вам командир приказал спать.

– Сон не купишь, если он не приходит, - оправдывался Шматко.
– Скоро отоспимся: до Берлина - рукой подать.

– А что ты думаешь после войны делать?
– спросил его молоденький связист, с нежным пушком усов на верхней губе.
– Какая у тебя специальность-то? Скажи-ка, пока время есть.

– Редкая специальность, юнец!
– взглянул на него автоматчик.
– Вот у таких разинь карманы очищаю. Посмотри-ка, где у тебя портсигар? Уплыл? Какое ротозейство! А еще связист!