Наёмники Гора

— Я кое-что знаю о мече, — осторожно признал я. — И у меня действительно есть дом в Порт-Каре.

— Возможно, Ты также, что цвет твоей касты — алый, — предположил он.

— Не исключено, — уклончиво ответил я.

— А ещё Порт-Кар в состоянии постоянной войны с Косом, — добавил он.

— Ну, это не секрет ни для кого на Горе, — усмехнулся я.

— Мы пришли, — объявил он, остановившись перед большой дверью.

Он провёл нас между гвардейцами, и мы оказались в приёмной кого-то из командиров наёмников. Здесь присутствовала ещё пара гвардейцев у следующей двери, справа от которой стоял стол, за которым восседал офицер. Таким образом, проходивший мимо офицера посетитель, как это повсеместно принято на Горе, оказывался по правую руку от него.

— Нечто столь простое, как охранные грамоты, могло быть с лёгкостью выдано в главном холле, — недовольно проворчал я, наблюдая, как Минкон о чём-то шепчется с офицером за столом, который, как оказалось, узнал его.

— Я тоже так думаю, — поддержал меня Хурта, и добавил: — независимо от того, чем эти охранные грамоты могли бы быть.

Он, с его недоверием Алара к бюрократии и замкнутым пространствам, крутил головой, осматриваясь в новом для него месте.

— Я полагаю, что мне не будет никакого смысла, читать такую грамоту, — заметил он, — Во-первых, она будет трудной, а во-вторых, я и читать-то не умею.

— Ты мог бы научиться, — несколько раздражённо сказал я.

— За то время пока мы ждём эти грамоты? — недоверчиво спросил Хурту.

— Алары не читают, — гордо заявила Боадиссия. — А мы — алары.

— Это я — алар, — поправил её Хурта.

— Думаю, мы получим грамоты от того товарища, — указал я на офицера, с которым шептался Минкон.

— Моя охранная грамота — это мой топор, — пробурчал Хурта, — если бы, конечно, он у меня был.

Однако Минкон, к моему удивлению, вошёл в дверь позади офицера.

— Откровенно говоря, я уже не понимаю того, что здесь происходит, — признался я.

— Иногда со мной тоже бывало такое, — сообщил мне Хурта.

— Минкон ведёт себя странно, — пробормотал я.

— А что Ты от него хочешь? — осведомился Хурта. — Он же не алар.

— Я тоже, — буркнул я.

— Да я знаю, — улыбнулся парень.

— Никак не могу понять смысла происходящего, — признался я.

— Цивилизация причудлива, — заметил Хурта.

— Возможно, Ты даже сможешь сочинить стихотворение об этом, — предположил я.

— Да я уже сочинил, — заявил он. — Два. Хочешь послушать?

— Сейчас на это совсем нет времени, — отмахнулся я.

— Но они довольно короткие, — сообщил он. — По пятьдесят строк каждое.

— Тогда, во что бы то ни стало, — сказал я.

— В залах Торкадино, — начал было он.

— Ты сочинил больше сотни строк, за то время пока мы стояли здесь? — прервал его я.

— Ещё больше, — ответил он, — но я многий строки, которые не отвечали моим стандартам, я отбросил, и продолжил: — На улицах Торкадино…

— Подожди, — снова остановил его я. — Это не та же самая строка.

— Я уже пересмотрел её, — сказала Хурта.

Но в этот момент, прервав поэтический пыл Хурты, из кабинета появился Минкон.

— Какие новости, дружище? — поинтересовался я.

— Заходи, — сказал он мне. — Остальные останьтесь здесь, пожалуйста.

Мы удивлённо посмотрели друг на друга.

— Пожалуйста, — повторил Минкон.

— Ну ладно, — согласился я.

— Хочешь, пока он будет там, я прочитаю Тебе два моих стиха? — предложил Хурта.

— Ну конечно же, — с кислым видом ответил Минкон.

— Бара, — скомандовал я Фэйке.

— Бара, — бросил наёмник Туле.

Обе рабыни немедленно повалились на живот, повернув головы налево, и скрестив запястья и лодыжки. Это — обычная поза для связывания. Впрочем, мы даже не потрудились связать их. Нам было вполне достаточно того, что они лежали в этом положении. Хурта сложил поводки на пол около их тел. Теперь его руки были свободны для жестов, столь важного сопутствующего элемента в устной поэзии.

— А Вы хотели бы услышать пару моих стихов? — вежливо поинтересовался Хурта у офицера за столом.

— Что? — не понял тот.

Но я уже вошёл в кабинет.

15. Сэмниум. Разговор в кабинете

Я резко отклонил голову. Клинок рассёк воздух прямо над моим ухом и характерным стуком, сопровождаемым вибрацией, застрял в крепком дереве двери.

— Отлично, — послышался голос из глубины кабинета. — Кое-какой навык у Тебя имеется.

Я посмотрел туда, откуда донёсся этот голос. У противоположной стены комнаты, за большим кабинетным столом, футах в сорока от меня, стоял солдат.

— Возможно, Ты и правда из алой касты, — предположил он.

— Возможно, — не стал отрицать я, и выдернул из двери нож, торчавший над моим плечом, не выпуская из виду мужчину за столом.

— Ты быстр, — похвалил он. — Превосходно. Всё, как и подозревал Минкон. У него намётанный глаз на такие дела. Ты — воин.

— Мне приходилось сражаться, — сказал я. — Но сейчас я не на оплате.

— Тал, Рариус, — поздоровался он. — Приветствую, Воин.

Я окинул его взглядом. Этот человек не показался мне тем типом людей, от которых можно было бы ожидать охранных грамот, подорожных, и тому подобных бюрократических услуг. Никаких знаков отличия на его одежде не было. Но его люди, насколько я понимаю, должны были знать его в лицо. Его присутствие не будет чем-то необычным ни в лагере, ни среди маршевых колонн, ни в подкопе, ни на стене или на поле боя. Они узнали бы его в любом виде. Как и он знал их всех. Его некогда тёмные волосы были покрыты сединой. Весьма необычно среди гореан. Он чем-то напомнил мне Сэнтиуса с Коса, правда, в нём не было ни грамма интеллигентности последнего. Зато в нём чувствовалась практичность и беспощадность, ум и сила. На столе перед ним, на том, что как мне казалось, было государственными документами, лежал его меч.

— Тал, Рариус, — прошептал я.

— Подойди, — приказал он. — Это была всего лишь проверка. Я целился чуть левее от Тебя. Не бойся.

Едва я приблизился к мужчине, он сел на своё место за столом.

Сбоку от стола, справа, если стоять к нему лицом, на голых плитках пола, лежала закованная в цепи, обнажённая женщина. Темноволосая, и возбуждающе красивая. Я не видел ничего удивительного в том, что такая женщина должна лежать подле его стола. Совершенно очевидно, что он был мужчиной большой силы. Многие гореане полагают, что женщина — естественный подарок для мужчины, что природа создала её для его возбуждения, удовольствия и служения. Соответственно, мужчины редко смущаются пользоваться этим подарком. А ещё, они чувствительны к удовольствию власти. Они знают, что такое наслаждение властью, и они честно, искренно ищут, ценят и смакуют его. И они знают, что не существует более острых ощущений в мире, сопоставимых с неограниченной властью над женщиной. Эти чувства, подобные тем, что мужчины получают от славы и победы, которым они являются родственными, рассматриваются ими своей естественной наградой. Гореане не понимают, как можно просить прощенья за такие естественные и биологически обоснованные желания. Да они просто не чувствуют себя в них виновными. И действительно, как можно чувствовать себя виноватым в таких естественных, глубоких, глубинных и таких обычных желаниях. С точки зрения гореан, это было бы просто безумием. Мужчина, если он не ущербный инвалид, по своей природе является доминантом. И без этого у мужчины не может быть никакого чувства удовлетворения, и, что интересно, без полного мужского удовлетворения не может быть никакого полного удовлетворения у женщины.