Наколдую любовь...

К вечеру из комнаты, где находился Марек, раздался звук выбитого стекла. Андрик тут же велел жене и дочерям спуститься в погреб и поспешил на еще один замок запереть входную дверь, опасаясь, что парень, выбравшись через окно, придет за Агнешкой. Мог он, конечно, и через любое другое окно войти, но прошла минута, вторая, пятая… Марек не спешил возвращаться в дом, ставший ему тюрьмой, – напротив, послышалось, как лязгнула калитка, а потом наступила тишина. Андрик выдохнул с облегчением. Выдохнули облегченно и Ася с Агнешкой. Одна только Яринка трепыхалась как пташка в силках и, с опаской глядя на довольное таким исходом семейство, порывалась бежать вслед за Мареком.

– Даже думать об этом не смей, - одернул ее отец. – Мне что, связать тебя, дуреху?

– Куда он пошел в таком состоянии? Папа, так нельзя!

– Пусть идет куда хочет – ты за ним не пойдешь, Ярина! Все, забудь его! Забудь!

– Ты что такое говоришь, папа?!

Но Андрик был настроен решительно. Он и связать ее готов был, только бы она глупостей не наделала, но тут вмешалась Ася – подала знак мужу не нагнетать обстановку и увела ревущую дочь в комнату.

До самого утра ни одна, ни другая глаз не сомкнули, карауля друг друга. А утром донеслись до них с улицы возмущенные крики…

Глава 30

Промозглый ноябрьский ветер хлестал по щекам и трепал рыжие прядки разбросанных по плечам волос. Яринка вместе с семьей и возмущенными соседями шла на другой конец деревни и чувствовала, как ее трясет изнутри. Она не обращала внимания на холод. Ее знобило – но ноябрь ли был тому причиной? Промерзшая земля уплывала из-под ног, девушка ловила на себе косые взгляды, но до последнего не верила услышанному. «Он не мог этого сделать», - упрямо бормотала она пересохшими губами.

На другом конце деревни, напротив небольшого помоста, где обычно обличали провинившихся сопоселенцев, уже толпился народ. Люди пришли сюда сегодня, чтобы решить, что делать с подонком, совершившим немыслимое для Хомячинок преступление. Были в деревне порой и мелкие кражи, и драки, и хулиганства по пьяни, но чтоб такое случилось…

Гул разъяренной толпы слышался еще на подходе. Там кричали: смерть ему, смерть! И Ярина невольно сжалась от этого крика. Если б речь шла не о Мареке, она бы ни за что сюда не пришла, но бросить его одного она не могла. И она шла, понимая, что всему теперь пришел конец: ему, ей и их мечтам.

Когда они подошли ближе, толпа взревела, жаждя крови: трое крепких мужиков, расталкивая людей, как раз волокли связанного Марека на помост, где уже ждал посеревший от утренних новостей дед Митяй – староста и гарант спокойствия в Хомячинках. Ярина подняла заплаканные глаза на Марека и затряслась еще сильнее – безучастный к происходящему, он стоял в одних штанах и, казалось, не понимал, что именно он и есть причина всех этих воплей, что именно его желают все здесь смерти. На лице его, на теле зияли синяки от побоев и царапины с запекшейся кровью – последние достались ему от жертв, до последнего пытавшихся этой роковой ночью отстоять свою честь.

Ярина обернулась на сестру – и та глаза виновато опустила. Она посмотрела на мать с отцом – но те, не выдержав укора в глазах дочери, тоже взгляд отвели.

– Я вас ненавижу, - прошептала Ярина одними губами.

Судили Марека быстро, без лишних церемоний. Не нужна никому тут полиция, не нужен гуманный суд, адвокаты и уголовный кодекс – за двух изнасилованных ночью девушек жители Хомячинок потребовали казнить Марека немедленно. Ну или, как вариант, отдать его на растерзание отцам жертв. Дед Митяй слушал их, но с решением не спешил – что-то настораживало его, что-то не давало с той же легкостью вынести парню приговор. И тогда кто-то бросил в Марека первый камень.

Понимая, что его сейчас попросту убьют, не дожидаясь решения старосты, Ярина бросилась к помосту.

– Остановитесь! – закричала она, расталкивая людей. – Пустите меня, пустите!

Толпа расступилась перед ней – то ли из уважения к их с Мареком прошлому, то ли просто из жалости. Жалеющие, сочувствующие взгляды устремились к ней; кто-то попытался ее остановить, схватив за локоть, кто-то прошипел:

– Блаженная, ты-то куда лезешь?

Но притихли, дали ей пройти, помня, как бесчеловечно поступил с ней Марек на свадьбе. А может, и не притихли – просто заглохли все голоса за шумом собственного дыхания и разрывающего грудную клетку биения сердечка. Ярина встала перед помостом и обернулась к толпе, расправив руки как крылья, закрывая собой Марека, – будто бы это могло помешать и дальше бросать в него камни.

– Я прошу вас…

Задрожал ее голосок среди воцарившейся тишины и тут же смолк. Слезы катились по ее щекам, молящий взгляд скользил по лицам – искал понимания, но находил лишь злобу, ярость и жажду крови. О чем просить их? О пощаде? О прощении? Понимании? Ей так хотелось закричать, что он не виноват, что виновата другая в том, что случилось; что ему помощь их нужна, что защита нужна… Но понимала, что если скажет сейчас о привороте, сотворившем из Марека чудовище, то народ заинтересуется и тем, кто сотворил такое. Сказать правду лишь наполовину – не получится. Но если эти люди узнают, что в деревне есть самая настоящая ведьма, то ополчатся они не только против ее любимого, но и против Агнешки и всей ее семьи.

Ярина оказалась в безвыходной ситуации: она видела сестру – побелевшую, перепуганную, что тайна ее сейчас вскроется; отца с матерью – едва заметно качали они головой, молили не делать этого, не говорить ничего… А за спиной ее стоял Марек – самый невиноватый в этой истории, – и, возможно, она была единственной, кто мог сейчас спасти ему жизнь.

Ярина всхлипнула, не зная, как ей поступить, и вдруг почувствовала, как чьи-то руки крепко сжали ее плечи.

– Ярина, доченька, - раздался за спиной тихий, все понимающий, но и грозный, и ничего хорошего не обещающий голос деда Митяя, – тебе лучше уйти отсюда.

Яринка обернулась – старик стоял возле нее и качал головой. В глазах его плескалось сожаление.

– Вы же хорошо знаете Марека, дедушка Митяй, - заплакала она, глядя на него. – Вы же знаете, каким он был… Знаете, что он никогда ничего подобного не сделал бы…

Отрывистый ее голосок дрожал, она захлебывалась слезами, – старик кивал, вроде бы даже соглашался.

– Он же всегда был за справедливость, дедушка Митяй, всегда защищал тех, кто слабее… Он никогда не сделал бы то, в чем его обвиняют!

Митяй все еще кивал, сжимая ее плечи. Но долг есть долг, закон для всех один, даже если здесь не властен уголовный кодекс. За преступлением неминуемо должно последовать наказание.

– Но он это сделал, дочка, - с горечью ответил дед Митяй. – Мне очень жаль. Ошибки здесь нет – его поймали на содеянном. Ярина, дочка, уходи. Не нужно тебе все это видеть.

– Я не уйду. Я не уйду! Я прошу вас, дедушка Митяй, сделайте что-нибудь, спасите его! Закройте, арестуйте, заприте где-нибудь, только не убивайте его, умоляю вас! Он не такой, он тоже жертва! Я не могу вам всего рассказать, но он не виноват в том, кем он стал, не виноват, прошу, поверьте!