Наложница для нетерпеливого дракона

Король Воронов усмехнулся; в темноте его черные глаза разгорелись таинственным фосфорицирующим сиянием.

— Я много чего знаю, — произнес он, как бы невзначай отводя от шейки Анны длинный локон. — Знаю, что этой весной к вам жених приезжал. Знаю, что вы полюбили его, а он от свадьбы отказался. Знаю, что вы приворожить его пытались, кровью, да только не той кровью это нужно было делать, милая Анна. Не той.

Как-то незаметно для девушки странный незнакомец оказался совсем рядом, и Анна, дрожа как осиновый лист, обнаружила себя далеко от постели, сидящей на мокром подоконнике. Бессовестные руки незнакомца по-хозяйски задирали подол ее ночной рубашки, ощупывали бедра, и девушка, объятая жутким ужасом, поняла, что не может ни двинуться, ни крикнуть, повинуясь отправленному сиянию глаз Короля Воронов.

Так же бесцеремонно он раздвинул ее ноги, задрал одно ее бедро, чтоб было удобнее добраться до ее лона, и онемевшая от странной магии Анна почувствовала, как в ее промежность толкается напряжённый член незнакомца, отыскивая вход.

Она завыла от ужаса, изо всех сил вцепившись побелевшими пальцами в плечи насильнику, а тот, ухватив ее за обнаженные ягодицы, чуть подкинул вверх — и с силой опустил на свой член.

Словно пламенем обожгло тело Анны, когда член Робера вторгся в ее девственное лоно, она закричала, рыдая от стыда, боли и страха, вытаращив глаза, в которых застыло недоумение, непонимание происходящего. Цепляясь побелевшими пальцами в мокрую одежду насильника, она тряслась, как в ознобе, и ее сжатые до каменной твердости мускулы сводило судорогами.

Целые реки слез текли по ее дрожащему лицу, по горящим от стыда и ужаса щекам, ноги ее, раздвинутые незнакомцем так унизительно и бесцеремонно, едва достающие кончиками пальцев до хододного пола, стыдно тряслись, а негодяй, безжалостно вцепившись жёсткими пальцами в ягодицы девушки, тиская и растаскивая их так, что, казалось, у нее сейчас кожа полопается, продолжал вколачиваться в ее сжатое от боли тело, словно нарочно причиняя ей больше страданий.

— А-а-а! — рыдая, вопила Анна, трясясь от каждого толчка члена. Ей казалось, что он раскален и жжет ее, от боли у девушки дыхание перехватывало. А насильник словно нарочно замедлял свои похотливые мерзкие движения, заставлял ее раздвинуть шире трясущиеся ноги, перехватывал удобнее под жёсткую, напряжённую до боли попочку, и снова безжалостно и сильно толкался в ее истерзанное горящее лоно, ещё и ещё, раз за разом пронзая девушку невыносимой болью.

"Это моя жертва, — уговаривала себя Анна, почти сошедшая с ума от ужаса и боли. — Моя жертва Эрику… Я просила… Я хотела.."

Однако, незнакомец ухватывал ее крепче и, словно мстя кому-то, насаживал Анну на член так крепко и сильно, что она закатывалась в воплях, извиваясь и стараясь вырваться из его рук.

— Хватит, хватит! — визжала она совершенно по-животному, как забитое, истерзанное существо. Но насильник не остановился, покуда по телу его не прокатилась волна дрожи; его член стал неимоверно жестким, и, выскользнула из горящего лона девушки, излился на ее босые ноги, на стыдливо поджатые пальчики.

— Вот на какую кровь нужно было ловить Эрика, — прбормотал насильник, уткнувшись мокрым лбом в грудь Анне. Девушка, содрогаясь, униженно рыдала, подвывая, отходя от пережитого страха и унижения. Насильник молча, все так же бесцеремонно, словно перед ним была не изнасилованная им девушка, а прожженая шлюха, ухватил подол ее рубашки, и, насильно нагнув девушек, совершенно бесстыдно подтер ее, протискивая руку меж стыдливо стиснутых бедер.

— Вот теперь, — проговорил он на ухо растерзанной, униженной и раздавленной Анне, и каждое слово его вколачивалось в ее разум словно раскалённые гвозди, — никуда он не уйдет, твой Эрик. Ему достаточно будет проснуться с тобой в одной постели и увидеть твою порванную, — тут незнакомец вцепился в ворот рубашки и рванул ее, с треском раздирая ткань и оголяя девичью грудь, — и окровавленную рубашку. Он вынужден будет на тебе жениться. Ну, поворачивайся! Приведи себя в порядок и оденься; летим к нему сейчас же. И твое дело — только лишь рыдать, остальное я устрою сам.

Анна, всхлипывая, повиновалась. Кое-как избавившись от рваной и окровавленной одежды, она поспешно натянула первое попавшееся платье. Незнакомец, ничуть не стесняясь ее наготы, помог зашнуровать корсет и натянул туфли на ее негнущиеся, дрожащие ноги, сунул в руки узелок с разорванной ночной рубашкой.

— Ну, — все так же грубо рявкнул он, видя, что ага всё ещё не отошла от шока и еле двигается, — возьми себя в руки! И не хнычь сейчас, прибереги свои истерики для Дракона; поверь мне — если бы это сделал он, ты страдала бы намного больше! Ну, летим!

Насильник грубо ухватил Анну за руку, потянул ее на балкон, но отпрянул назад уже через пару шагов, потому что из бурной грозовой ночи на него шел Данкан — мокрый, страшный, скалящийся совсем по-драконьи, хотя молодой человек и не принял до конца анимагическую форму.

— Не расскажеш-шь, — яростно прошипел он, — куда это ты направился с моей сестрой, и почему я слышал то, что слышал?! Что это вы задумали, негодяи?!

Данкан разве что хвостом себя по бокам не хлестал, глаза его горели ярче луны в безоблачном небе, и тот, кто называл себя Королем Воронов, холодная, лихорадочно нащупывал эфес своей шпаги.

— Робер?! — едва отблеск молнии упал на лицо Короля Воронов, как Данкан узнал его, даже в новом, молодом обличьи. Молодой дракон словно смотрел глубже, чем все прочие, и просто не заметил никаких изменений во внешности ворона. Он видел лишь его черную подлую сущность на дне его глаз. — Мерзавец, — шипел Данкан, так же вынимая из ножен меч, узкий слабоизогнутый клинок, отполированный до зеркального блеска. — Как ты посмел, как ты мог?!

От злости нервный спазм перехватил горло Данкана, и он, ни слова больше не говоря, обрушил удар на голову незадачливого насильника.

Робер не зря слыл лучшим в своем королевстве фехтовальщиком; первый же удар меча Данкана он предугадал и без труда отразил его, оружие их — светлый узкий меч и черная хищная шпага, — со звоном скрестилось, и Данкан зарычал от злобы, потому что его бешеная жажда крови была не удовлетворена.

— Я покрошу тебя на мелке кусочки и заставлю ворон растащить твои останки! — рычал он, наступая на Робера, нанося удар за ударом, но Робер хладнокровно отбивал их все.

Анна, испуганно вскрикнув, забилась в угол, и сидела теперь там, рыдая. Ужас от всего происходящего и уже случившегося накрыл ее, она с содроганием подумала о том, что скажет Данкан, когда разделается с Робером и приступит к расспросам. Интересно, понял ли он, что сотворил Робер? Или нет? Наверное, нет… Когда до него дойдет, что Робер сделал… наверное, он пожалеет, что так скоро убил его, да и самой Анне не поздоровится. Рука у тонкого, изящного Данкана тяжела, он может отхлестать Анне задницу так, что неделю сидеть будет больно.

Данкан и Робер рубились страшно, люто, беспощадно, сталь мелькала, бликуя в отсвете молний, и гром сотрясал небеса, вторя ударам соперников. Данкан вертелся пестрым клубком, мельтешением роскошных рукавов, шитых серебряными нитями, сбивал противника с толку, и Робер раз за разом промахивался. Его черная шпага в опасных выпадах пронзала пустоту и еле поспевала за светлым лучом остро отточенной стали, которая коварно обрушивалась на взмокшего от страха Робера. Такого с ним не случалось давно; все противники, которых Робер когда-либо знавал, как правило, были намного слабее его, и он разделывался с ними в считанные минуты, особо не напрягаясь, играючи. Но с драконом Робер дрался впервые; его стиль, его техника, манера рубить Роберу были незнакомы, и тот впервые в жизни испытал ужас, рука его дрогнула.

А Данкан словно взбесился; казалось, своим мечом он собрался вколотить Робера в камни пола, как стальной гвоздь, чтоб осталась торчать одна голова с вытаращенными от испуга глазами. Юный принц рубил так скоро и так яростно, что черная шпага не поспевала за ним, и ошеломленный Робер был вынужден отступать, еле справляясь с его натиском, ослепленный мельтешением нарядных тканей перед своим лицом и блеском меча.

«А ведь если Данкан сейчас убьет его, — промелькнуло в голове у Анна, — то все будет напрасно. Моя боль… моя кровь… все!»