Наложница для нетерпеливого дракона
Шрифт:
— Что же ты тревожишь мать, — строго произнес Эрик, протягивая руку к маленькому дракону, усевшемуся на подоконник и поблескивающему оттуда настороженными глазами на большого незнакомого человека, приближающегося к нему. — Ну-ка, поди сюда, неслух.
Малыш грозно выгнул шею, разинул пасть, выплевывая в протянутую руку крохотный огненный клубок, защищаясь, но Эрик, посмеиваясь, сжал его в ладони, гася пламя, и снова разжал пальцы.
— Иди, — повторил он, — не бойся. Видишь — я такой же, как ты. Иди сюда.
Все еще ершась, рявкая, готовый атаковать и этого неведомого человека, маленький дракон опасливо
— Вот так, — приговаривал Эрик, складывая воинственно распахнутые крылья и приглаживая их ладонями, — вот так…
Он сжал маленькое бронированное тельце, и в руках его вдруг оказался розовый голый младенец, беспомощно размахивающий крохотными ручками и ножками.
— Рэй, — произнес Эрик, поспешно запахнув ребенка в свой теплый плащ. — Таким отважным может быть только король!
— Эрик! — всхлипнула Хлоя, отходя от испуга. Ее ребенок, целый и невредимый, лежал на руках отца таким, каким ему и полагалось быть — беспомощным маленьким человечком. — Ты пришел за мной!
Она рыдала; слезы радости и облегчения катились по ее щекам. Собрав последние силы, она поднялась, спустила с постели ноги, и на пол упала приковывающая ее цепь, тяжелая как никогда.
— Негодяй! — выдохнул яростно Эрик. Он бросился на колени к ногам Хлои, его пальцы вцепились с ненавистью в металлические зверья и просто раздавили, искрошили их, зажав в кулаке. — Что он сделал с тобой!
Хлоя, всхлипывая, нашла в себе силы лишь на то, чтобы сползти на пол, к Эрику, и он, подхватив ее тонкое, измученное тело свободной рукой, прижал к себе, ближе к сердцу, рядом с ребёнком,
— Хлоя моя, — шептал он, зарываясь лицом в ее золотые волосы. — Любовь моя…
— Как долго тебя не было, как долго! — всхлипывала она.
Анна тоже отлично поняла, откуда в небе над башнями взялся маленький Дракон.
Для этого не надо было иметь много мозгов, хватило и тех, что у нее были.
И еще она поняла — практически сразу, как только увидела эту фиолетовую проклятую тварь в небе, — что все рухнуло. Робер, конечно, не стал убивать эту ненавистную Хлою, и Эрик, когда увидит ее, непременно начнет каяться в содеянном, просить прощения, и… обман вскроется.
Хлоя расскажет, что никогда не заставала его в постели с другой, и не было никакого пьяного разгула и похищения. И тогда гнев Эрика будет ужасен… и подушка, припрятанная под платье, не спасет.
Черной змеей соскользнула она с коляски, со всех ног бросилась в сторону сада, на бегу размахивая длинными широкими рукавами, словно крыльями, чтобы там, среди заснеженных кустов, укрыться от чужих глаз и обернуться в драконицу. Она бежала и рыдала, оплакивая свои несбывшиеся надежды и мечты, свои неизвестно ради чего принесенные жертвы, и с каждым шагом человеческий облик покидал ее.
Ничего.
У нее не осталось ничего, кроме свободы. Семья, любовь, беспечная юность — все было утеряно. И ради чего?.. Ради чего?..
Ее длинный хвост волочился по земле, черные с алым крылья расправились, наполнились воздухом, Анна взмахнула ими, почти уже оторвалась от земли, когда железные пальцы впились в ее чешую, крепко сжали ее хвост, и Анна, грохнувшись о землю всем телом, завопила, яростно и испуганно, потому что возмездие, которого
она так страшилась, настигло ее, и сейчас произойдет самое страшное…— Собралась куда-то? — поинтересовался неизвестно откуда взявшийся Данкан, удерживающий сестрицу за извивающийся хвост. Она грозно рявкнула на него, скаля зубы, но юноша, почти не размахиваясь, влепил пощечину по драконьей морде.
Никогда прежде Анна не видела брата таким неумолимым и страшным; никогда его руки не были так грубы и безжалостны. Она сопротивлялась, стараясь вывернуться, извиваясь гибким драконьим телом, а он давил, сжимал ее чешую жесткими пальцами, как рыбак сжимает пойманную рыбу, не заботясь о том, чтобы не повредить ее.
Когда Данкан навалился грубо сверху и прижал ее к земле коленом, Анна завизжала и попыталась укусить брата, но тот, так же зловеще и молча, снова ударил ее, вышибая зубы и содрав с лица чешую, уродуя сестру. Почуяв во рту вкус крови, драконица забилась, заплакав почти по-человечески, жалобно, умоляюще, но и эти слезы не тронули окаменевшего сердца Данкана.
От перенесенной болезни молодой Дракон побледнел, осунулся, черты его красивого лица заострились, стали жестче. Прожитые годы отразились в его газах. Немощь словно украла у него очарование юности, и стало видно, что он не человек, а долго-долго живущее существо.
— Надеюсь, я не опоздал, — процедил он, сквозь сжатые зубы, нещадно придавливая ногой к земле хвост извивающейся в его руках драконицы. — Исправлю хоть часть твоих грехов, если это только возможно…
— Не трогай меня! — крикнула Анна, извиваясь под его руками. — Не бей! Я беременна…
— От кого? — усмехнулся Данкан. — Драконица никогда не понесет от ворона!
Анна взревела, ощутив, как брат грубо ухватил ее за крылья, стискивая их вместе. Недобро пропела сталь, шелковым голосом прощаясь с ножнами, и таковданская сталь, сверкнув на солнце своим зачарованным блеском, одним взмахом отсекла оба крыла юной драконицы.
Вопя и извиваясь, Анна перекинулась обратно в человека. Она с воплями кувыркалась в грязном снежном подтаявшем месиве, заливая все кругом своей кровью, пытаясь дотянуться рукой до спины, до горящего огнем места. Лицо ее тоже было бесповоротно изуродовано; обломки зубов в кровоточащем рту уродливо торчали на самом видном месте.
Ее отрубленные крылья, которые Данкан брезгливо откинул прочь, безжизненно лежали на стремительно тающем под жарким солнцем снегу. Они были похожи на диковинные листья, быстро увядающее без воды, и Анна, рыдая, доползла до них, чтобы прикоснуться к ним в последний раз. Нарядная чешуйчатая кожа, испещренная алыми узорами, быстро высыхала, становилась вялой и блеклой, истончалась по краям и трескалась, словно осенний лист.
— Отныне ты человек, — жестоко произнес Данкан. — Живи как прочие люди. Семья отрекается от тебя; добывай пропитание себе сама.
— Данкан, пощади, — выла Анна, уткнувшись лицом в жалкие тряпочки, которые еще недавно были ее крыльями. — Прости меня, Данкан! Ты итак наказал меня! Не бросай… не бросай! Возьми хоть служанкой в дом, я отработаю свой кусок хлеба!
— Отработаешь? — деланно удивился Данкан, вкладывая меч в ножны. — А что ты умеешь делать? Наряжаться и смотреться в зеркало? Этот труд бесполезен, и ценится невысоко. Извини; но такого работника нам не надо.