Нам нельзя

Песчаный берег, любимое место отдыха местных жителей. Было чисто. Администрация уже всё убрала перед зимой.

Дул холодный осенний ветер, поэтому мы все накинули капюшоны.

Мы шагали мимо покосившихся раздевалок. Любовались воланами, что с белой пеной ласкали холодные песок.

На пожухлой поляне, окружённой лесом, как грибы, стояли небольшие беседки. Чтобы избежать вандализма, столы, чаши и скамейки были все вырезаны из камня. Это подарок гражданам на какой-то юбилей посёлка.

Курильщики быстро собрали дровишки по округе. Под железной крышей освободили каменную чашу и развели костёр.

Трэш перочинным ножиком нарезал сосиски и хлеб на маленькие кусочки, и принялся нанизывать их на ветки, как шашлык. Сразу было видно, что привык к походной еде.

Мы встали вокруг чаши и жарили свой обед. Ёжились от промозглого ветра, что нагнал на небо тучи. Моросил дождик, но у огня нам было тепло и весело.

— Нормальная у нас компашка психов, — усмехнулась Сонька, окидывая наш круг взглядом. Она попивала сок из пластикового стаканчика и вертела в пальцах свою ветку. — Колитесь, у кого что. С Белой Плесенью всё ясно, она у нас жертва буллинга. А вы то, чё здесь делаете?

— Вот с себя и начни, — хмыкнула Верещагина.

— Будто вы не знаете, что я бывшая суицидница, — как ни в чём не бывало, ответила Лядина.

Я подняла на Соню взгляд. Это её Макс Котов… «Он изуродует тебя, как Соньку», всплыли слова Трэша. Да, уж. Надо думать, что в посёлках и деревнях творится.

— Тугара, ты, — Лядина всегда была ко мне не равнодушна.

— То же самое, — тихо ответила я, глядя, как покрывается чёрной корочкой хлеб на палочке, как сморщиваются куски сосисок под жаром костра.

Компания ахнула.

— Да, ладно — Сонька даже растерялась, — всегда казалось, что у тебя железобетонная психика. Не каждая выдержит влюблённого Трэша.

Девки захихикали, а Савинов потупил взгляд, заметно покраснев.

— Я очень отца любила, — спокойно начала рассказывать я. — Он умер, когда мне было тринадцать. Мой стресс вылился в нездоровое влечение к шестнадцатилетнему соседу. Тот не дурак, после долгих моих приставаний, накапал матери. Мамаша сама была на грани и такое мне устроила, — меня даже передёрнуло от воспоминаний. Мамка меня набила, наорала и закрыла в квартире одну. Умом она никогда не отличалась. — Закончилось это всё плачевно и кроваво. Мама моя до сих пор с ужасом вспоминает, последствия моей «любви». Спустя почти пять лет, я осознала, какой была дурой. Это не выход, это показатель слабости и полная лажа. Теперь меня сняли с учёта. Кстати, поэтому я второгодница, год у меня вылетел в трубу.

— Охренеть, — выдохнула Ложка.

— Я асоциальный, — гордо заявил Трэш.

— Я вообще дикая, — пробило Сашку Верещагину, — высокий уровень мужских гормонов, и всем хочется рожу набить. Вот.

Она скинула рукав своей куртки и завернула толстовку, показывая нам на предплечье чёрную свежую наколку. Смазанная, кривая морда бульдога в оскале.

Анечка, стоящая рядом с Кучей, втянула голову в плечи.

— На нашего Свина похож, — гоготнул Трэш, и все его поддержали, кроме Сони.

Похоже, Лядина, не просто перед биологом попой крутила. Втюрилась в большого дядьку и молчит. Смахнула с себя, как налёт, уныние и снова улыбнулась.

— Вася, — требовала Сонька.

— Но я точно псих, — вздохнул здоровый Васин. — В десять лет услышал голоса. Сразу признался мамке, она меня к врачу. Ничего так, помогли. Пока переходный возраст для профилактики таблетки пил. Врач реальный мужик оказался. Посоветовал спорт, учёбу и надзор.

— Ложка, — Сонька ткнула подружку в бок. — Ты у нас кто?

— Ну, я, — стала ломаться Лерка. — В общем у меня постоянные депрессии. Глубокие…

— Тугара, — Сонька посмотрела на меня. — Назови причину подростковой депрессии.

— Частая мастурбация приводит к затяжным подростковым депрессиям, — выпалила я на одном дыхании.

И хотя все грохнули дружным ржачем, а Ложка надулась, как красный воздушный шарик, я сказала правду. Вычитала однажды в каком-то словаре по психиатрии.

— А теперь, — у Лядиной заблестели глазки. — Чтобы встречу нашу сделать пикантной, расскажите, кто с кем спал. С Белой Плесенью всё понятно.

— Я не с кем, — честно призналась я, и опять в ответ тишина и удивлённые взгляды. Им казалось, что раз я городская и бойкая, значит уже опытная. — Мне хватило своей первой любви.

— Трэш, — лукаво усмехнулась Сонька.

— И я не с кем, — равнодушно и мирно отозвался Савинов.

— Да ладно!!! — возмутился народ.

— А как же Кристинка, которую ты жал у клуба? А это деревенская как её там… Нафаня.

— Нет, — твёрдо ответил Трэш и бросил на Лядину строгий взгляд. Чтобы отвалила.

И она отвалила в полном изумлении.

— А что такого? Я тоже нет, — признался Васин, сработала мужская солидарность.

— Ну, и я, — Куча пожала плечами.

— Так что вы рассказывайте, — весело продолжил Трэш. — Только ярко и красочно, чтобы мы вечером подеприссировали.

— В нашем веке! — сквозь смех философствовала Лядина. — И чтобы столько девственников! Да вас ребята на доску почёта надо!

Хохотали все, даже Анечка. А потом у неё заиграл телефон.

Опять задрожали белые тонкие ручки, она с ужасом отвечала на звонок матери.

— Да, я сейчас. Да, я уже близко.

Ничего не сказав, она рванула с места и побежала на берег реки.

А я почему-то за ней, скинув Трэшу свою веточку.

— Аня, — я бежала следом. Она на мгновение обернулась. — Аня, она не всегда с тобой! Нужно бороться за свободу!

Она убежала. И мне почему-то захотелось её перекрестить на прощание, как делала когда-то моя бабушка.

— Не нравится мне эта Белая Плесень, — жевала Куча. — Так и хочется влепить.

— Мамаше её влепи, — у меня аппетит пропал. Я смотрела, как Вася с Трэшем делят Анькину веточку. — Там такая ведьма, что жить не захочешь.

Мы уходили с берега. Веселье осталось позади, но тёплые воспоминания останутся навсегда.

Девчонки от нас отделились. Васин убежал на автобус, а мы с Никитой шарпали к школе.

Мы шли с ним рядом, но держали расстояние. Я задумалась о том, что у меня теперь справка и я могла бы прогулять денёк другой, пошататься по лесу, подумать о смысле бытия или о чём там в лесу думают?

— Ты зачем в школу идёшь? — неожиданно спросил Никита.

— Понедельник, вторник у нас занятия по биологии. И велик там, — ответила я, кинув взгляд на его печальную фигуру. — А ты?