Нам нужна великая Россия

– Да, штука прелюбопытнейшая. Маневренная. Конечно, по нашим дорогам лучше бы на коляску такой пулемет водрузить...Да только зачем? В условиях окопной войны даже наши малыши, - он кивнул в сторону "Руссо-Балта", - оказались не у дел. Стоим, скучаем в Финляндии. Одна радость, сейчас пригодились!

– То ли еще будет!
– довольно улыбнулся Столыпин. Цепи застыли. Наступало время разделиться.
– Сейчас мы поробуем ввести Вас в курс дел, Александр Николаевич.

– Вечереет, - между делом заметил Глобачев.
– В темноте сложнее будет...

Генерал-майор быстро сообразил, что от него требуется, и предложил разделить "броневые" силы. "Уайт" решено было направить по Фурштатской, а "Руссо-Балт" выдвинуть на Захарьевскую, где места для маневра было куда больше.

Отряд разделился на четыре колонны, и бодро двинулся вперед.

Вид броневика, наверное. Многим охладил пыл: улица долгое время пустовала после того, как арьергард отряда скрылся. Но прошло время, и вновь толпы народа взялись за магазины.

– Революция продолжается!
– выкрикнул какой-то запасник, громя мясную лавку.

Решено было двинуться до Воскресенского проспекта, там ненадолго остановиться, связаться с остальными частями.

Столыпин двигался в колонне, что очищала Захарьевскую. Он надеялся, что удастся быстро добраться до казарм кавалергардов, соединиться с ними, и совместными силами ударить по Таврическому.

К сожалению, планам сбыться не суждено было. Разведка сообщила о мощных баррикадах, возведенных как раз по периметру Таврического сада. Видно было, что сердце революции надеются защищать, причем надежду эту подкрепляли хорошей обороной.

– Русский солдат и не такие крепости брал, - заметил Столыпин в ответ на известие.

– С той стороны тоже русские солдаты, Петр Аркадьевич, - сказал Глобачев, оставшийся в одной колонне со Столыпиным. Балк и Забалов возглавили "соседей". Четвертую взял под свое начало Занкевич.

– Сомнения у меня в успехе наших дорогих друзей, - намекнул Глобачев на командиров двух других колонн.
– Если Занкевич толковый командир, но не более, то другие...

– Сейчас они за самую жизнь свою борются, а это что-то, да значит. Да и не так у нас много людей, - с сожалением произнес Столыпин.

Больше Глобачев эту тему не поднимал.

Броневик шел во второй цепи: впереди могли оказаться восставшие с гранатами или еще чем серьезнее, решено было "Руссо-Балтом" не рисковать.

Пошел снег. Стрелки двигались быстро: надеялись как можно скорее преодолеть расстояние до Воскресенского.

– Стягивают силы, - процедил сквозь Глобачев.
– Уж слишком чисто на улицах, одиночки, бродяги да случайные прохожие!

Надо заметить, что даже последних было немного. В окнах, конечно же, легко угадывались многочисленные силуэты, из подворотен недобро посматривали люди. Кое-где слышались звуки борьбы, и тогда приходило посылать городовых (у стрелков просто не было опыта действий в дворах-колодцах) разобраться.

– Настроения у толпы изменчивые. Если почувствуют напор, уверенность, то могут отхлынуть. И тогда дворец окажется в наших руках. Центр революции раздавим, а очаги погорят-погорят, да и потухнут, - Столыпин уже продумывал план действий на будущее, как он будет наводить порядок в городе и стране. Он не мог подвести доверившегося ему во второй раз Государя!

– Петр Аркадьевич, Вы бы на фуражку свою еще раз посмотрели. Сами сказали, пуля эту дыру проделала, - ответил на немой вопрос Столыпина Глобачев.
– Следующая может попасть точно в цель. Понимаете?

– Право слово, нет.

– Мы не знаем, что будет через полчаса, а уж что потом!.. Когда толпа начали громить посты, я о многом подумал. Боюсь, что возможности по наведению порядка... мы сильно преувеличиваем. Я очень надеюсь, что в Царское уже стекаются войска. Вот тогда-то, охватив в клещи восставших, мы будем двигаться навстречу друг другу и закончим дело.

– Я уверен, что с фронта уже выдвинулись силы. Так мне сообщили по прямому проводу, - Столыпин вспомнил те часы, когда он узнал о назначении.

– Дай-то Бог. Только в чьих руках железная дорога? Я вот не знаю. А Вы, Петр Аркадьевич?
– Глобачев посмотрел прямо в глаза Столыпину.

Они обошли стороной валявшийся на снегу труп: запасник. То ли случайная пуля убила, то ли еще что. Он валялся ровно по центру улицы, и с этим никто ничего не делал. Припорошенный снегом лежал на спине, и стеклянные глаза его смотрели в вечность.

Столыпин специально не отрывал взгляда от этого человека. Он хотел запомнить эту картину, запомнить затем, чтобы никогда не простить людей, сотворивших такое со страной.

Едва показался Воскресенский проспект, стрелки получили команду остановиться. Направили людей для связи с соседними колоннами...

Но звуки пальбы, шедшие слева, со стороны Шпалерной, поведали об обстановке куда надежнее и красноречивее.

– Две роты за мной!
– тут же нашелся Столыпин.
– Передайте Добржанскому присоединиться. Быстро! Быстро! И пулеметную команду!

– Есть!
– адъютант заспешил на велосипеде, объезжая еще один труп. Этого снег так сильно покрывал, что ясно было: давно лежит, может, еще со вчерашнего дня.

В переулке виднелись перебегавшие с места на место стрелки, ведшие огонь по противнику. Завизжал мотор "Руссо-Балта": проехав через расступившиеся порядки стрелков, бронеавтомобиль заспешил на помощь колонне.

Столыпин едва поспел к самой горячей минуте боя. Часть Воскресенского, от пересечения со Шпалерной и до самой набережной, была запружена восставшими. Он сражались отчаянно, используя тротуары, фонари и колонны с афишами как прикрытие. Ветер подхватил одну из таких афиш и принес к самым ногам премьера. Помимо воли Петр Аркадьевич обратил внимание на текст афиши - это был растиражированный указ о роспуске Думы и наведении порядка. Когда бумага коснулась земли, раздался очередной залп. Он был лучшей рекомендацией силе этого указа.

"Руссо-Балт" вырвался в самый центр улицы, подавляя огнем противника. Засевшие у выхода на набережную бойцы не выдержали и побежали, теряя на ходу раненых и убитых. Иные даже винтовки кидали, чтобы бежать было сподручнее. Те же, кто Захарьевскую до самого Таврического сада, бежать не торопились.

Они отступали медленно, отстреливаясь, в полном порядке. В этих людях легко угадывались бойцы тех солдатских застав, что перешли на сторону восставших в первые дни.

Тут подоспел "Уайт". Творя какие-то чудеса с грузной, в общем-то, машиной, водитель выкатил ее кузовом по направлению к Таврическому. Тут же машина огрызнулась пулеметной очередью. Десяток, а может, больше восставших повалились на мостовую, - и итог боя оказался решен.