Нам нужна великая Россия

Оружейные комнаты оказались практически разграблены. Столыпин как раз проходил мимо, когда взвод стрелков выносил оттуда нетронутые запасы.

– Небогато, - к этой фразе сводились все разговоры бойцов из взвода.

Столыпин был полностью согласен с этим. Несколько десятков ящиков с патронами, с полсотни винтовок, один пулемет. Пара-тройка ящиков гранат. Хватило бы, максимум, на десять минут уличного боя.

Поминутно раздавались одиночные выстрелы, изредка переходившие в перестрелку. В такие моменты Столыпин прижимался к стен, ожидая, что из-за очередного поворота покажутся восставшие. Но время шло, и выстрелы отдалялись. Вскоре они вовсе прекратились.

Зато все чаще в коридорах показывались стрелки. Они приветствовали Столыпина, докладывали о ходе сражения, справлялись о приказах.

– Наступать. Надо проверить комнаты, очистить от противника, выдавить его, затем занять позиции у окон, выходящих на улицу.

– Есть!
– и бойцы шли дальше.

Наконец, после звуков особо ожесточенной перестрелки, Столыпин зашел в здание манежа. Здесь разгром чувствовался более всего. У разбитого окна валялось два трупа, - и Столыпин не мог скрыть радости, поняв, что это не кавалергарды.

Оттащив трупы в сторону, бойцы заняли позиции у окна, стараясь особо не высовываться.

– Петр Аркадьевич!
– окликнул бывшего премьера Глобачев, когда понял, что Столыпин движется прямо к окну.

– Я должен, должен его увидеть, - бросил через плечо Столыпин и переступил труп.

Столыпин выглянул в окно - и сердце его замерло. Виднелись черные силуэты деревьев, покрытых снегом. Вдалеке угадывалась громада Таврического дворца.

– Тяжело будет, - только и произнес Глобачев.

Он смотрел на выросшие баррикады по периметру сада, на толпы людей, все стекавшихся и стекавшихся к Таврическому, с красными флагами и без оных, людей разного звания и разных профессий. Страх охватил Глобачева: он не верил, что им удастся победить такую толпу.

– Петр Аркадьевич, сможем ли?
– шепотом спросил Глобачев, краем глаза увидев, как стрелки напряглись.

– Мы должны, значит, мы можем. Что нам еще остается, Константин Иванович?
– Столыпин ободряюще положил руку на плечо Глобачеву.
– Сможем, обязательно сможем! К штурму готовимся! Передайте команду: к штурму готовимся!

Интермедия четвертая

Перрон был пуст, совершенно пуст. А, нет! За пеленою падающего снега можно было разглядеть одинокую фигуру. Среднего, даже низкого роста, человек этот сутулился. Из-за этого он казался сущим карликом. Вот из вагона выскочил еще один человек, повыше, что-то быстро проговорил. Сутулившийся безмолвно выслушал, закивал. Рассказчик исчез в вагоне так же быстро, как появился.

Из соседнего вагона вышло двое, заозирались, и направились в город. Назад они так и не вернулись. Всего это сутулившийся не видел: он стоял спиной к тому вагону, да даже если бы и лицом! Сейчас все его мысли были где-то далеко, очень далеко. И судя по движениям, он совершенно потерял связь с реальностью. Поминутно останавливался, обходя ящики и прочий сор, от которого на перевалочной станции никак нельзя отделаться. Но вот послышался шум, и сутулившийся остановился. Он внимательно вгляделся сквозь падающий снег.

Показалась целая делегация, сопровождаемая казаками. Впереди шли трое. Стоило им только приблизиться, и в них легко угадывались Гучков, Шульгин и Рузский. Лидер октябристов и худший враг государя. Лидер правых, первое перо Киева, русский националист. И, наконец, главнокомандующий Северным фронтом. Прежде такое соседство удивило бы сутулящегося человека, но за последние дни он разучился удивляться. Тем более узнав, что именно привезли Гучков и Шульгин.

– Ваше Величество, - горячо произнес Шульгин, но зашелся в диком кашле.

– Ваше Величество, - холодно сказал Гучков: для него это обращение было пустой формальностью. Он еще сильнее сжал папку, которую держал у самой груди. – Позволите?

– Прошу, - сутулившийся человек, государь огромнейшей страны в мире, сегодня одинокий более, чем когда-либо, кивнул.
– Ваш визит меня несколько удивил.

– Ваше Величество, позвольте обсудить этот вопрос в должной обстановке, - запросил Шульгин, и хотел что-то добавить, но снова его кашель одолел.

– Понимаю Вас, прошу, - все четверо зашли внутрь.

Вагон, некогда практически полностью заполненный свитскими и прислугой, сейчас был полупустым. Двое свитских играли в шашки, официант наливал им чай. Все вытянулись в струнку, едва завидев императора.

– Прошу, продолжайте, - Николай жестом пригласил гостей за ним последовать.

Прошли в отдельное купе, служившее императору кабинетом.

– Прошу, - он указал на мягкие диванчики, стоявшие по углам купе.

Гости кивками поблагодарили. Гучков, однако, пригоашением не воспользовался и выложил на стол, из той заветной папки.

Николай быстро пробежал текст. Помолчал несколько мгновений. Поднял взгляд.

– И вы хотите, чтобы я это подписал?
– голос его был все таки же спокойным, но усталость чувствовалась в нем все сильнее.
– После...всего?

– Не мы хотим. Вся страна, Ваше Величество. И армия!
– первым обратился Рузский.

В свете лампы его лицо казалось мертвенно-бледным.

– Вся страна? Я слышал, что беспорядки разрастаются, но о потере управления говорить нельзя. Да и верные престолу силы вполне...

– Ваше Величество! Пусть я болен, но мне надо это сказать, силы я найду!
– кажется, жар передался самым словам Шульгина, он сам себя распалял.
– Толпы черни вовсе вышли из повиновения! Я своими глазами видел, как запасные батальоны гвардии крушат все, что попадется им на пути! А что сталось с казармами кавалергардов? Тысячная, может, трехтысячная толпа ворвалась туда, и не всем кавалергардам удалось спасти свою жизнь! Полицейские участки разгромлены, Охранное отделение - и то существовать перестало. Правительство больше нет, прямой провод молчит. Но! Толпы стекаются к Таврическому дворцу...

И разразившийся кашель заставил Шульгина сесть.

– Народ собирается вокруг Таврического. Вокруг Думы, в которой только и видит силу, которой может доверять. Но. Левые, радикальные силы, вовсю перетягивают их на свою сторону. Надо прекратить это. Вырвать знамя из вражеских рук. Действовать необходимо решительно. Ваше Величество, единственное, что сможет унять народ - это Ваше отречение. Это позволит избавиться от бремени гнева, которое связано с нынешней властью. Потребуется передать престол. Только и всего. Надо действовать решительно, пока революция не проникла в самое Царское село. Там уже идут бои, и кто знает, сможет ли гарнизон выстоять? Толпа ведь...такая...Она может разъяриться и начать кровавый погром. Дума прикладывает все усилия, дабы избежать худшего. Но удастся ли нам это сделать? Мы единственные, кому доверяет народ, но левые работают...Работают...Еще день, ну может, второй, и все! Без результатов от нас отвернутся!