Нам нужна великая Россия

Гучков умолк и занял место подле Шульгина.

Николай думал. Он понимал, на что намекает Гучков. В свете было известно о ненависти человека, так и не ставшего премьером, к императору. Распространение всех этих слухов о Распутине, о сепаратных переговорах, о многом другом, - все это было на совести Гучкова. Он мог на многое, на очень многое пойти.

– А что же армия?
– Николай повернул голову в сторону Рузского. В глаза ему государь не смотрел, по обычной своей привычке, опустив взгляд.

– Как я уже докладывал, Родзянко вполне себе увидел действия армии. В самой Луге восставшие, железная дорога на Петроград в их руках. В самой столице все силы переметнулись на сторону революции. И даже диктаторские полномочия не помогли это исправить.

– А что же Петр Аркадьевич?
– голос и вовсе был тусклым.

– Известий о нем никаких. Видно, застрял в одном из зданий, окруженный беснующей толпой. А может, и еще чего хуже. Не дай Бог!
– произнес Шульгин сквозь кашель.

– А вот телеграммы командующих фронтам. Все сходятся в единой мысли, только великий подвиг, только отречение смогут выправить обстановку...
– говорил Рузский, кладя телеграммы на стол.

– И ответственное министерство, - добавил Гучков.
– Манифест, который представлен был великими князьями, уже воздействовать не сможет без отречения. Правительству. Вами возглавляемому, уже не поверят. Оно просуществует не дольше, чем потребуется для передачи телеграммы о его назначении.

Николай прочел телеграммы. С каждым новым листом глаза его все тускнели и тускнели.

Наконец, совершенно бесчувственным голосом он произнес.

– Мне требуется подумать. Подождите, - и гости поспешно вышли из купе. Гучков не скрывал удовлетворения, Рузский бросал многозначительные взгляды на государя, а Шульгин мечтал лечь под одеяло и уснуть.

Государь думал долго, очень долго. Наконец, он зазвонил в колокольчик, и в купе вошел флигель-адъютант. Он уже совершенно не скрываясь клевал носом. День выдался напряженным и, кажется, бесконечным. Суток трое в него бы поместилось!

– Анатолий Александрович, где тот самый текст?
– спросил это, не поднимая взгляда. Он не отрывал его от походной чернильницы.
– И нет ли телеграммы от Петра Аркадьевича?

– Телеграммы нет, зато из Петрограда непрестанно телеграфируют Ваш августейший брат, Родзянко, иные лица...Все говорят о невозможности положения...

– Текст манифеста, - произнес Николай.

– Ваше Величество, - Мордвинов, предчувствовавший такую просьбу, держал текст при себе.

Николай макнул перо в походную чернильницу.

– Требуется внести одно исправление, без которого манифест подписывать я не буду. Покажите его нашим...
– Николай подбирал слово, - гостям. И пригласите Федорова . С ним поговорим прежде наших...гостей.

– Да, Ваше Величество, - и глаза Мордвинова расширились. Он разом проснулся, разглядев, что именно вписал в манифест государь.

Самые противоречивые чувства нахлынули в тот момент на флигель-адъютанта, ставшего свидетелем и - немного - участником истории...

Глава 10

Кажется, с самого утра подобной сутолоки Столыпин не видел. Казармы кавалергардов превращали в настоящую крепость и, одновременно, плацдарм для удара. Решено было здесь закрепиться на тот случай, если штурм не удастся или к противнику подойдут крупные подкрепления. Мелкие группы постоянно сюда прибывали, но (вероятно, при известии об отряде) целых толп уже видно не было. Даже Потемкинская улица обезлюдела, только за баррикадами восставших и остались люди.

Уже практически стемнело. Фонари не работали от слова "совсем". Видимо, на электростанции возникли проблемы. А может, эмиссары восставших прекратили подачу света. Таврический, наоборот, сверкал всеми огнями, представляя замечательную мишень.

– Одна батарея. Всего одна батарея, - не уставал повторять Добржанский. Свет огней Таврического отражался в его глазах, что создавало картину поистине инфернальную. Сейчас Петр Аркадьевич поймал себя на мысли, что генерал-майор похож на черта: сравнение усиливалось черной как смоль кожанкой.

– Ну нету у нас батареи, Александр Николаевич, нету батареи!
– Хабалов уже почти не держал себя в руках.

– А все почему?
– Добржанский многозначительно посмотрел на Хабалова, но решил смолчать.

– Господа, прекратите. Дело надо делать, - Столыпин решил вмешаться.

Где-то чудом раздобыли - с пропаленными дырами - подробную карту Петрограда. Ей грозила опасность приобрести новые дыры, теперь уже от бесконечных прикосновений десятков пальцев.

– Места, конечно, известные, - подал голос Кутепов.

Еще несколько минут назад он, разгоряченный и обрадованный быстрым продвижением к дворцу, вовсю рассказывал о боях за петроградские улицы. Теперь же он казался ушедшим в себя: патроны сосчитали. Для полноценного штурма боеприпасов просто не хватало.

– В штыки пойдем, - наконец, со всею возможной решимостью, произнес он.
– Может, снова под барабаны?

– Да кто этак ходит? Уже не двенадцатый год, и это не Бородино!
– повысил голос Балк.
– Если сработало у Канавки, не значит, что они отхлынут сейчас. Спиной они упираются в Таврический, сил уйма, патронов...Не знаю. Может быть, даже строевые солдаты и офицеры к ним перекинулись.

– Точно перекинулись, - кивнул полковник.
– Уж слишком стойко держатся, ироды. Так могут только обстрелянные держаться. Остальные улепетывают, только калоши видно.

– А еще рабочие собираются, - заметил Глобачев.
– Массы их держатся с той стороны дворца, как мне сообщили. Они в любой момент могут заменить отступающие силы противника. Хотя, я уверен, вскоре они покажутся на виду. И кстати, там же могут оказаться захваченные орудия и пулеметы. А сколько у нас пулеметов?

– На две полных пулеметных команды, - вмиг ответил Хабалов.