Написано с сожалением

— Нет, — сказал я, ожидая, когда её имя дойдёт до него.

— У тебя новая девушка?

— Не-а.

— Тогда кто же такая Хэдл… О, черт!

— Ага.

— Мы говорим о Хэдли — воровке? Биологической матери Розали — Хэдли?

— Хэдли Бэнкс. И да, ты прав.

Я услышал, как заскрипело его кресло, когда он, без сомнения, вскочил на ноги.

— Какого черта, Кэв? Когда, черт возьми, она вернулась?

— Около двух недель назад.

— А я только сейчас об этом узнаю?

— Я позвонил.

— Дважды. За две гребаные недели. Это говорит о том, что ты споткнулся носком о пачку денег, а не о том, что мать твоего ребенка внезапно появилась из ниоткуда. Черт возьми. Кто-то ампутировал тебе большие пальцы? Ты мог бы прислать чертово сообщение, чтобы я знал, что это срочно.

— Да. Извини. У меня тут полный бардак.

Зная Трента, он бы щас шагал взад и вперед, требуя: — Черт возьми. Начни с самого начала. Но дай мне сокращенную версию, чтобы мы могли перейти к тому, почему она в твоем чертовом доме, а не в городской тюрьме… — была только одна часть этой длинной, гнусной истории, которая его интересовала, поэтому я решил опередить его.

— Она была в торговом центре. Там умерли ее родители.

— Что? Блядь, — вздохнул он, прежде чем его голос перешел в крик. — Что за хрень! Как такое возможно? Ты познакомился с этой женщиной в Нью-Йорке, верно? Она знает, кто ты такой? Она знает об отце?

— Да. Она пришла ко мне после того, как увидела «Калейдоскоп» в новостях и захотела получить фотографии своих мертвых родителей.

— Верно, поэтому очевидно, что путь к этому лежит через член человека, ответственного за убийство ее родителей. Логично.

Моя спина выпрямилась, а волосы на руках встали дыбом.

— Я, блядь, не отвечаю за это дерьмо.

Это была ложь. Я был абсолютно виноват, но он не мог обвинить меня. Никто не мог, блядь, обвинить меня.

Бог знал, что я и так виню себя, не считаясь с чужими чувствами.

Он застонал.

— Я не это имел в виду. Я знаю, что ты не виноват. Это папа натворил такое дерьмо. Нет, не так. Малком сделал это. Но я достаточно долго проработал копом, чтобы знать, что жертвам нужен кто-то, кого можно обвинить. Неважно, если бы ты был почтальоном Малкома Лоу. Жертвы все равно найдут способ обвинить вас за то, что вы выполнили свою чертову работу, доставляя неизвестную посылку с боеприпасами к его дому. Вот почему мы сменили фамилию. Чтобы избежать клейма родства с этим куском дерьма. Так что нет никакого смысла в том, что она пришла к тебе, зная, что ты связан с этим человеком. Держу пари, у нее в голове полный пиздец. Наверняка у нее есть алтарь Малкому.

Я оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что дверь по-прежнему закрыта, и произнес шепотом:

— У нее не все в порядке с головой. Ну, не хуже, чем у меня.

— Прошло всего две недели. Ты не можешь этого знать. Какого черта ты пустил ее в свой чертов дом? Рози знает, что она ее мать?

— Нет. Расслабься. Розали ничего не знает. Слушай, я тоже не в восторге от этого. Но она явилась с повинной. У нее есть деньги, хороший адвокат, нет судимостей.

— Не говори мне эту чушь. Она вынесла из твоей квартиры имущество на сумму более десяти тысяч.

— Да, но ее отпечатки не совпали ни с одним из тех, что копы взяли у меня дома. Они даже не смогли предъявить ей это обвинение.

— Видишь. Говорю тебе. Эта сучка знает, что делает. Она знала достаточно, чтобы замести следы той ночью. А как насчет статьи об оставлении ребенка в опасности? Повесить бы ее на дерево за это дерьмо.

— Правильно. Значит, она может войти в зал суда и защитить себя, объяснив под запись, что страдала от ПТРС, заново переживая тот день, когда мой отец убил её родителей, и поэтому она приняла решение отдать мне ребенка?

— А сколько больниц, полицейских участков и пожарных станций она проехала по дороге к тебе в ту ночь? Есть законные и безопасные способы сделать то, что она сделала. И она не выбрала ни один из них. Я бы не доверил этой женщине ни золотую рыбку, ни тем более свою дочь.

— Не говори мне то, что я и так знаю. Я ей не доверяю. Именно поэтому битва за опекунство пугает меня до смерти. Что, черт возьми, я должен делать, если судья прикажет мне отдавать ее Хэдли каждые выходные? Ты прекрасно знаешь, насколько правовая система благосклонна к матерям, а не к отцам. Это не тот риск, на который я могу себе позволить пойти. И давай даже не будем притворяться, что разнос по полной программе, который я получу после того, как общественность узнает о папе и ее родителях, не повлияет на это решение. Я мог бы стать отцом года, но все равно останусь злодеем.

— Черт, — пробормотал он. Забудьте о том, что он мой брат — начальник полиции Трент Хант знал, что я был прав.

— Посмотри, я играю по-умному. Она добровольно согласилась на шесть месяцев посещений под присмотром. Пока что она была милой и понимающей. Не знаю, как долго это продлится, но я держу руку на пульсе. Мы ничего не сказали Рози, так что сейчас Хэдли просто… Хэдли — учительница рисования.

— Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится.

— Ты не одинок в этом. Но на данный момент все так, как есть.

— Как твой муж справляется с этим?

Я рассмеялся.

— Йен до смерти напуган тем, что я тоже до смерти напуган. Я решил быть с ней милой, чтобы избежать дальнейших конфликтов. Но у него нет таких обязательств, так что я уверен, что он хочет быть придурком, чтобы посмотреть, сможет ли он ее прогнать.

— К твоему сведению, я в его команде.

Ухмыляясь, я поднялся на ноги, когда услышал голоса по ту сторону двери.

— Я был бы разочарован, если бы ты не был на его стороне. Слушай, мне пора идти.

— Сделай мне одолжение, используй немного своих денег, и купи протез большого пальца, чтобы ты мог держать меня в курсе событий. У меня не очень хорошее предчувствие по этому поводу.

Дверь открылась, и с другой стороны появилась Хэдли со своей переполненной сумкой для художников.

— Сделаю. Мы скоро поговорим. Передай Дженн, что я сказал отвалить.

Он рассмеялся, и, отведя телефон от уха, я услышала, как он позвал: — Дженн, Кэв передавал привет!

Засунув телефон в задний карман, я натянул улыбку. Меня должно было обеспокоить, насколько легкой была эта улыбка, когда я увидел ее.

— Ребята, вы закончили?

Хэдли указала на свои невидимые часы.

— Три часа дня.

— Отлично. Я провожу тебя до машины.

Ее тело обмякло.

— О, Боже. Нам предстоит еще один разговор?

— Нет, умник. Я просто пытался быть милым.

Она подняла руку к груди.

— О, вау. Я знала, что задница единорога хороша, но не ожидала такой шумихи.

Я покачал головой. Она была забавной.

Я чертовски ненавидел то, что она была смешной.

В основном потому, что мне нравилось, что она смешная.