Написано с сожалением

Она повернулась к Розали, которая стояла в коридоре и держала Алехандру за руку.

— Пока, Розали. Увидимся через несколько дней, хорошо?

— Не забудь. Я хочу нарисовать рог.

— Не вопрос, Боб.

Розали хихикнула.

— Меня зовут не Боб!

Я не видел лица Хэдли, но слышал улыбку в ее голосе.

— Хорошо. Увидимся позже, аллигатор?

Розали засияла.

— Я и не аллигатор!

— До скорой встречи, бабуин?

— Хэдли!

— Пора идти, буйвол?

Моя девочка чуть не подавилась от смеха.

— Буйво-что?

Хэдли продолжала.

— Береги себя, белый медведь? Будь милой, попугайчик?

Рози так смеялась, что даже не смогла ответить.

— Тогда, как насчет этого? — Хэдли прочистила горло и низко поклонилась. — До скорой встречи. Пусть у тебя будет г-ламурный день.

Ладно, хорошо. Она была забавной… и немного странной.

Розали это понравилось. Рванувшись вперед, моя девочка обхватила ноги Хэдли руками, крепко сжав ее.

Я сделал резкий вздох, и все мое тело пришло в боевую готовность. Объятия не были долгими, но они были невероятно сильными, независимо от того, каким образом это произошло.

По крайней мере, в моих глазах.

Рози помчалась прочь, небрежно бросив через плечо:

— Пока, Хэдли.

Алехандра вышла вперед с широко раскрытыми глазами и своей фирменной нежной улыбкой, закрыв дверь.

Несколько минут мы с Хэдли стояли в тишине. Она стояла спиной ко мне, ее грудь поднималась и опускалась от затрудненного дыхания, а эмоции, бурлившие вокруг нее, почти душили меня.

— Хэдли? — прошептал я.

Ее рыжий хвост колыхнулся, и она медленно повернулась. На лице появилась огромная улыбка и ручьи слез.

— С тобой все в порядке?

Она провела рукой по щекам.

— Да. Я просто… Я правда очень люблю этого ребенка.

У меня была дочь; плачущие женщины были моим криптонитом. Так я говорил себе, засунув руку в карман, чтобы не протянуть ей.

— Похоже, ты ей тоже очень нравишься.

Она указала на свое лицо.

— Вот почему ты не можешь быть милым и проводить меня до машины. Некоторые прогулки с позором лучше совершать в одиночку.

Дерьмо. Она думала, что плакать из-за того, что дочь обняла ее, как-то постыдно. Если бы она только знала, сколько раз Розали резала мне лук в глаза за эти годы.

— Почему это позорная прогулка? — спросил я. — Ты только что нарисовал феноменальную задницу единорога. Это должна быть гордая прогулка.

Она рассмеялась, вытирая лицо плечом.

— Ты прав. Может быть, я упустила свое творческое призвание за все эти годы. Р.К. Бэнкс — всего лишь самозванка для настоящих «Британских задниц».

Мои брови взлетели вверх.

— «Британские задницы», правда?

— Эх. Это было лучшее, что я смогла придумать за короткое время. Я не хотела выбирать очевидную «Волосатые попки».

Я моргнул, а она лишь пожала плечами.

Взвалив сумку на плечо, она направилась к своей машине.

Я шел рядом с ней.

— Что ж, я рад, что мы помогли тебе разобраться этим. Ты можешь отправить оплату за услуги консультанта прямо в мой офис.

— О, пожалуйста. Ты еще не видел мой счет за занятия рисования. Давай просто предположим, что они компенсируют друг друга.

— Достаточно справедливо.

Когда мы подошли к ее машине, она наклонилась внутрь, чтобы положить сумку на пассажирское сиденье. Затем она подперла рукой дверь, и повернулась ко мне.

— Могу я попросить тебя об одолжении?

Вот оно. Момент, о котором предупреждали Йен и Даг. Неделя хорошего поведения, и теперь она собирается просить об одолжении. Возможно, о займе, хотя я просмотрел ее картины в Интернете, и она сказала правду. Они продавались за огромные деньги даже при перепродаже.

— Конечно, — натянуто ответил я.

Ее взгляд переместился с дома на землю, а затем вернулся ко мне.

— Мне было интересно, не против ли ты, если я буду иногда называть ее Рози.

Моя голова резко откинулась назад.

— Что?

— Меньше всего мне хотелось бы расстроить тебя или ее. И я обещаю, что никогда не посмею назвать ее Рози Пози. Это принадлежит только тебе. Но я несколько раз слышала, как Алехандра называла ее Рози, и мне нравится. В моей семье принято давать прозвища… — она тяжело сглотнула и пожевала нижнюю губу, прежде чем продолжить. — Я не помню, чтобы мой папа говорил «Хэдли». Он всегда говорил Хэдди. В любом случае… Я прекрасно понимаю, если ты предпочитаешь, чтобы я этого не делала. Прошло не так много времени, но я подумала…

Слишком знакомое чувство вины поселилось в моем желудке, пока она болтала о проклятом прозвище. Насколько мне известно, никто никогда не спрашивал меня, можно ли называть ее Рози. Это было просто сокращение имени Розали.

— Хэдли… — я замялся, не зная, что сказать, — Черт возьми, тебе не нужно спрашивать у меня разрешения на такую мелочь.

Но при этом сохраняя границы, потому что следующая вещь, которую она попросит, может оказаться не такой уж и маленькой.

— Знаешь что, забудь, что я спрашивала. Мы можем обсудить это через несколько месяцев, когда все не будет таким… новым.

Она забралась в машину и начала закрывать дверь, когда я схватил за ее верхнюю часть.

— Подожди.

Она ткнула пальцем в кнопку запуска, а затем стала возиться с ремнем безопасности.

— Кейвен, все в порядке. Правда. Я понимаю. Я не должна была спрашивать.

Подойдя к отверстию, я уперся предплечьем в крышу и наклонился, чтобы видеть Хэдли. Ее подбородок был прижат к груди, и она смотрела на свои колени.

— Эй, — мягко сказал я. — Посмотри на меня.

Мое лицо побледнело, когда ее ярко-зеленые глаза поднялись, и слезы снова наполнили их.

— Я не возражаю, если ты будешь называть ее Рози. И я ненавижу, что тебе пришлось спросить меня об этом, и еще хуже, что ты заметно нервничала, когда делала это. Но я ценю это. И знаю, что тебе нелегко. И то, что ты понимаешь, что мне тоже тяжело, ну… это многое значит. Так что, спасибо.

— Я стараюсь, Кейвен. Это так странно. Я чувствую, что в моем сердце она моя, но в то же время я знаю, что она твоя во всех остальных отношениях. Все границы так размыты.

Я достал из заднего кармана бумажник и вынул из него фотографию, которую всегда носил с собой. Я обновлял ее каждый год в день рождения Розали, и, несмотря на появление Хэдли, этот год ничем не отличался от предыдущих. Это первая фотография, на которой моя малышка больше не выглядела ребенком. Смеясь заднем дворе с пузырями вокруг себя, она больше не напоминала трехкилограммовый ужас, который я держал в больнице.