Написано с сожалением

— Рози!

Она подбежала ко мне, врезалась в мои ноги и обняла так, как я и любила.

— Угадай, что? — крикнула она, и ее голос эхом отразился от кирпичной дорожки.

— Что? — ответила я так же взволнованно.

— Я нарисовала единорога в школе, и моя учительница сказала, что это самый лучший единорог, которого она когда-либо видела, поэтому она повесила его на стену, а на следующей неделе я получу награду!

Мой рот открылся от искреннего удивления.

— Ты получишь награду?

— Да! — закричала она, закидывая обе руки за голову.

Я поставила сумку на пол и присела перед ней на корточки.

— Какая награда? Лучший рисунок? Лучшему художнику? Лучший из всех?

Она пожала плечами.

— Не знаю.

Рози больше не была малышкой, но все еще была такой маленькой. И она уже получала чертову награду. В искусстве.

Точно так же, как и ее мать.

Я широко раскрыла руки, и она не думая бросилась в мои объятия.

— О, Боже мой, Рози. Я так горжусь тобой.

Она все еще продолжала обнимать меня за шею, когда спросила:

— Ты сможешь прийти, когда мне будут вручать награду?

У меня свело живот, когда я увидела Кейвена, стоящего на ступеньках перед домом и наблюдающего за нами с нечитаемым выражением лица. Он ни за что не позволил бы мне пойти на что-то подобное.

Наш прогресс еще не дошел до того, чтобы приглашать меня на детские мероприятия. Как бы мне ни хотелось туда пойти.

— О… эм, я не уверена. Возможно, мне придется работать в этот вечер…

Её улыбка пропала.

— Ну нет, я хочу, чтобы ты пришла.

— Я знаю. Я… — Боже, ее щенячьи глаза должны были меня доконать. — Посмотрим, хорошо?

Ее улыбка снова вернулась.

— Хорошо.

Когда она отстранилась, я почувствовала потерю.

Она сразу же подошла к моей сумке и начала рыться в ней.

— Что ты принесла сегодня?

Я встала.

— Ну, я принесла бумажные цветы, но это было до того, как я узнала, что буду работать с художником, удостоенным наград. Хочешь научить меня чему-нибудь сегодня?

Она хихикнула и, взяв меня за руку, повела к входной двери.

— Я могу научить тебя делать бомбочки для ванны. Мне подарили набор на день рождения, но папе не нравятся бомбочки для ванны.

Я улыбнулась Кейвену, когда мы подошли ближе.

— Как твой папа может не любить бомбочки для ванны?

Его губы выдали что-то на подобие улыбки.

— Потому что Рози без разрешения открыла набор бомбочек для ванны, который кто-то подарил на день рождения, одна в своей ванной и рассыпала порошок, из которого их делают, по всему полу. А потом, вместо того чтобы сказать мне, что она его рассыпала, она накрыла его своим ковром и заменила это дерьмо кинетическим песком. Она также не сказала мне, что это был кинетический песок, когда мы сделали бомбочки для ванны и попытались их использовать, в результате чего засорился слив в ее ванной на сумму шестьсот долларов.

— О, вау.

Он бросил взгляд на Розали, которая внезапно увлеклась своими туфлями.

— Так что, да. Можно с уверенностью сказать: Я не люблю бомбочки для ванны.

Я слегка потянула Розали за руку.

— Прости, малышка. В этом вопросе я на стороне твоего отца.

Она вздохнула и откинула голову назад, на ее лице было написано слово «предатель».

Мне пришлось приглушить смех, но Кейвен даже не пытался.

— Слышишь, малышка Рози. Хэдли согласна со мной.

Она хмуро посмотрела на отца.

— Когда у меня будет своя ферма и я буду делать бомбочки для ванн со

своими ламами, ты не будешь приглашен.

Он схватился за грудь.

— Ох, ты меня ранила.

Из моего горла вырвался смех, тепло и счастье разлились по всему телу. Мне нравилось наблюдать за ними. Нет ничего слаще — или, по совпадению, сексуальнее — чем папа со своей дочерью. Не то чтобы я все еще была одержима Кейвеном или что-то в этом роде.

Как и каждый день.

Каждый вечер.

И все промежуточные моменты.

Нет. С этим я покончила.

За исключением среды и субботы, когда я чувствовала его присутствие, словно кончики пальцев, скользящие по моему позвоночнику.

— Можно ли сделать много цветов? — спросила Розали, выведя меня из мечтаний о Кейвене.

— Конечно. Мы можем сделать целый букет.

Она взяла меня за руку и потащила мимо Кейвена, прямо к нашему обычному месту в конце обеденного стола. Я принялась за работу, разгружая все принадлежности и изо всех сил стараясь не обращать внимания на восемнадцатилетнюю боль в груди, из-за влечения к ее отцу.

Через час мы с Розали сделали не один букет цветов, а два. Кейвен не ошибся. Кофеин и сахар, которые дал ей Йен, в полную силу бежали по ее детским венам. Она была везде. То поднималась, то опускалась, чтобы перекусить или попить. Играла с двусторонними блестками на своей рубашке. Говорила со скоростью миллион миль в минуту. Если бы не тот факт, что время, проведенное с ней, и так было ограничено, я бы отказалась от цветов на этот вечер.

Но я боялась, что, Кейвен не позволит мне просто еще часок и поиграть с ней на заднем дворе, где она так отчаянно нуждалась в том, чтобы выплеснуть энергию.

Поэтому мы продолжали вырезать цветы из бумаги для кофейных фильтров. Точнее, в основном я продолжала их вырезать, а она в это время залезала на стул и слезала с него, то и дело поднимая и роняя маркеры.

— Хэдли, посмотри на меня, — пробормотала она, указывая на маркеры, которые торчали у нее изо рта, как бивни моржа.

— Ух ты! Я думала, что дети должны терять зубы, а не отращивать их, — я выдергивала их один за другим из ее рта. — Видишь? Я была права.

Она дико рассмеялась.

— Мне нужен розовый. Этот цветок должен быть розовым, — заявила она, вставая со стула и ставя локти на стол, чтобы достать корзину с маркерами.

— Садись. Я принесу…

Ее носки выскользнули из-под нее.

Сердце заколотилось о ребра, когда я увидела, как в замедленной съемке ее нижняя часть тела соскальзывает со стула, а туловище скользит по столу, когда она пытается ухватиться за плоскую поверхность. Мой разум закричал, а внутри меня разгорелась паника. Выронив ножницы, я бросилась к ней и поймала ее прежде, чем она упала на пол.