Написано с сожалением

Кейвен: О, это обязательно повторится. Может быть, не от того, что она встала на стул, но она сделает что-нибудь еще. Мы еще не накладывали швы, но с такой склонностью к несчастным случаям, как у нее, это лишь вопрос времени.

Я: Да. Она унаследовала это от моей семьи. Я сломала руку в пять лет, поскользнувшись на банановой кожуре.

Кейвен: Банановая кожура? Ты шутишь, да?

Я: Нет. Правдивая история. Моя мама пекла банановый хлеб, и одна из этих смертельных ловушек упала со столешницы… Мой папа, притворяясь монстром, гонялся за мной по всему дому. Я не заметила кожуру, пока не стало слишком поздно. Это была сцена прямо из «Трех тупиц».

Кейвен: Ух ты, «Три тупицы»? Сколько тебе лет?

Я: Двадцать семь.

Кейвен: Я знаю, сколько тебе лет. Я смеялся над твоей отсылкой к «Трем тупицам». Очевидно, это фантастическая шутка.

И теперь он шутил. Через текст.

Со мной.

Со своим заклятым врагом.

Вот только я больше не была его врагом.

Я была женщиной, с которой он переписывался и рассказывал анекдоты почти в девять вечера, потому что его беспокоило, что я волнуюсь за Розали.

О, Бет была так не права, думая, что я что-то не так поняла в той ситуации в ванной. Я

прикусила нижнюю губу, чтобы подавить улыбку, как будто он мог меня видеть.

Я: Да. Мои родители не разрешали нам смотреть телевизор, когда я росла, но время от времени отец тайком отправлял нас в библиотеку, когда на большом проекторе показывали «Трех тупиц».

Кейвен: Совсем без телевизора?

Я: Да. Они были старой закалки. Если он подключался к розетке, нам не разрешалось его смотреть. У нас были книги и рисование. Вот и все.

Кейвен: Как ты тогда увлеклась фотографиями?

Ни хрена себе. У нас был разговор. С вопросами и всем остальным.

Я: Что ж, юный хитрец, еще в темные века существовала такая штука, как пленка. Она не работала на каком-то навороченном экране и не требовала никаких технологий, так что мама Бэнкс не могла отказать.

Кейвен: Умник.

Я: Моя мама увлеклась фотографиями задолго до меня. Она была самым талантливым фотографом, которого я когда-либо видела. К сожалению, она умерла, когда я еще снимала на одноразовый фотоаппарат, поэтому она не научила меня большему, чем основам, но в конце концов я и сама разобралась, наверное.

В раз этот он печатал гораздо медленнее, и я наблюдала за пляшущим на экране текстовым пузырем более минуты.

Кейвен: Черт, Хэдли. Прости меня. Я не должен был упоминать о твоих родителях.

Я: Ты их не упоминал. Это я. И это нормально. Мне нравится говорить о них. Так воспоминания исчезают медленнее.

Кейвен: Я все еще чувствую себя идиотом, учитывая обстоятельства.

Я: Да, ну. Не стоит. Если кто и должен чувствовать себя идиотом, так это я. Сегодня меня стошнило в твоем туалет, и я даже не подняла крышку. Так грубо.

Кейвен: Господи, тебя рвало?

Итак, все пошло не так, как планировалось. Я думала, смогу отвлечь его от чувства вины за то, что он заговорил о моих родителях только для того, чтобы он почувствовал себя виноватым за то, что меня рвало в его ванной.

Я: Что? Кто говорил о рвоте? Рози успокоилась после моего ухода?

Кейвен: Отличная смена темы. И нет. Она была диким ребенком всю ночь. Единственный раз она успокоилась, когда рассказала мне о том, что Джейкоб — эксперт по любви.

Я: Аааа. Это так мило.

Кейвен: Джейкоб не милый. Но я благодарен тебе за то, что ты сделала ей прививку от соплей. В этом году я стараюсь сократить расходы на медицину. Мне понадобятся деньги на залог, когда я столкнусь с отцом Джейкоба.

Я: Она случайно не упомянула, что отец Джейкоба — бывший профессиональный боксер-тяжеловес, ставший каскадером?

Кейвен: О, пожалуйста. Я могу с ним справиться. Подожди… ты серьезно?

Я: Может быть. Я не помню точно, что она сказала. Это был либо бывший профессиональный боксер-тяжеловес, ставший каскадером, либо проктолог. Определенно одно из двух.

Кейвен: Розали знает слово «проктолог»?

Я: Нет. Я просто пытаюсь спасти тебя от ужаса услышать: «Отец Джейкоба — доктор, который смотрит на внутренности задниц людей».

Кейвен: Какого размера должна быть коробка, чтобы отправить четырехлетнего мальчика в Китай?

Я рассмеялась, моя улыбка была такой широкой, что это было почти больно. Боже, как же мне было хорошо. Легко и комфортно, так, как я всегда втайне надеялась, что это может быть между мной и Кейвеном. Я глубоко вздохнула, задерживая дыхание, словно могла вдохнуть этот момент и запечатлеть его в своем подсознании, чтобы вернуться к нему в будущем, когда все неизбежно снова станет трудным.

Я: У меня нет большого опыта в этой области. Но я верю, что ты сможешь справиться с доктором по задницам. Так что, возможно, разговор с его родителями будет более безопасным выбором.

Кейвен: Хорошая мысль.

Я: Эй, Розали закончила бумажные цветы, которые я ей оставила?

Кейвен: Вроде того. Она раскрасила целый рулон туалетной бумаги, а потом попыталась спрятать его, спустив в унитаз вместе с двумя маркерами. Сантехник только что ушел.

Я: Нет. Она не сделала это.

Кейвен: О, да. Но я пошутил насчет сантехника. Мне удалось все выловить с помощью проволочной вешалки из химчистки. Не самый удачный момент, но это не стоило мне шестисот долларов, так что я буду считать это победой.

Я: Ух ты.

Кейвен: Да. Так прошел мой вечер. А как прошел твой?

Я моргнула, глядя на телефон.

Хорошо…

Итак, теперь мы были просто двумя людьми, болтающими по смс в девять вечера, как будто это был обычный вечер среды, а не первый раз в… когда-либо.

Я вдохнула через нос. Хорошо. Я могу это сделать.

Я: У меня был хороший вечер.

Да. Это был умный и интригующий ответ, который наверняка завяжет многочасовой разговор, разрушит барьеры между нами и положит начало совершенно новому будущему.

Он обратился ко мне, и я дала ему потрясающий ответ: «У меня был хороший вечер».

Выдающийся!

Я прислонилась головой к изголовью кровати и проклинала свои почти супергеройские способности замечать, с какой стороны мужчина заправляет свое достоинство, но не отвечать на текстовое сообщение, состоящее более чем из трех слов. Как будто мой мозг не знал о существовании чертовой кнопки «удалить».