Написано с сожалением

Ужас от того, что мне придется ждать, пока это произойдет.

Ужас от того, что в конце концов все закончится, и я еще восемнадцать с лишним лет буду жить в ожидании того, что произошло.

Я уже подумывал выброситься из окна палаты на пятом этаже, как вдруг дверь распахнулась. Вошла медсестра, катя за собой маленькую корзинку на колесиках.

Мое сердце остановилось, а легкие на мгновение забыли, как перерабатывать кислород. Я видел эту девочку на руках у Йена, когда мы впервые нашли ее у моей двери, но это было до того, как я понял, что она моя.

Это было по-другому. Это было грандиозно.

Это было ужасающе.

— Вот она, папа. Ваша маленькая принцесса, — почти пропела медсестра, ставя корзину прямо передо мной.

Мои руки дрожали, пока я заставлял свое сердце биться снова. Она была крошечной — даже меньше, чем я помнил, — завернутой, как буррито, с розово-голубой полосатой шапочкой, плотно натянутой на голову. Я видел только веки, пухлые щеки и надутые губы, которые ничего не сосали.

Она не была похожа на меня.

Она даже не была похожа на Хэдли, если уж на то пошло.

Она просто выглядела как ребенок.

— Хотите подержать ее? — спросила медсестра.

— Уххх… Думаю, что пока нет. Вообще-то, может быть, мне стоит посмотреть то видео еще раз.

— Да ладно вам. Она не кусается.

Широко раскрыв глаза, я бросил на нее озадаченный взгляд.

— А некоторые из них кусаются?

Тихонько смеясь, она взяла ребенка на руки. Затем она положила его себе на плечо и прошептала на ухо: — Твой папа забавный.

Папа. Господи. Что, черт возьми, происходит?

— Давайте, запрыгивайте на кровать и устраиваетесь поудобнее. Я передам ее вам. Она только что поела, так что должна немного подремать.

Я бросил на Йена последний умоляющий взгляд, надеясь, что он передумал насчет предложения в сто миллионов долларов, но единственным его ответом было подергивание подбородком в сторону кровати.

Черт. Ладно. Я могу это сделать. Я был взрослым мужчиной. А она была крошечным ребенком. Могло быть и хуже. Она могла быть одной из кусачих.

— Мне… снять обувь или что-то еще?

Медсестра с улыбкой закатила глаза.

— Просто ложитесь на кровать.

Бросив последний тоскливый взгляд на окно, я поднялся.

Клянусь Богом, моя спина едва успела коснуться кровати, как медсестра положила ребенка мне на грудь.

Инстинктивно я положил одну руку на попу ребенка, а другую — на ее затылок, но это был буквально единственный инстинкт, который у меня был.

— Стоп, стоп, стоп, — позвал я, когда она начала уходить. — Что мне теперь делать?

Она усмехнулась и пожала плечами.

— Познакомьтесь со своей дочерью.

Она шла к двери, но остановилась и обернулась.

— Как только вы закончите с бумагами, я смогу выписать вас. Доктор придет, чтобы осмотреть ее в последний раз перед тем, как вы уйдете, но если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.

Если бы не тот факт, что я держал ребенка на груди обеими руками, я бы дал ей номер прямо сейчас.

Мой взгляд переместился на Йена.

— И она вот так просто оставит нас наедине с ребёнком?

Йен ухмыльнулся.

— А ты думал, она и домой с тобой вернется?

— Верно подмечено. Пойди спроси, сколько она зарабатывает, и скажи, что я удвою.

Он с улыбкой покачал головой и подошел к кровати. Двумя пальцами он погладил ее по щеке.

— Ты уверен, что она твоя? Она милая.

Я посмотрел на нее сверху вниз, стараясь наклониться в сторону, чтобы видеть ее лицо, не сдвигая с места. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, каких-то скрытых отцовских чувств, которые внезапно вырвутся на поверхность в тот момент, когда я прикоснусь к своей собственной плоти и крови. Но, честно говоря, я ничего не почувствовал. Что, очевидно, было первым признаком того, что я потерплю полное фиаско в этом родительском деле.

— У меня такое чувство, будто я держу на руках чужого ребенка.

Он вернулся в кресло и снова принялся за бумаги.

— Это пройдёт, и ты привыкнешь к ней.

— А что, если нет? Я уверен, что никогда не нравился своему отцу. Может, просто так устроена моя семья.

Он поднял голову и медленно моргнул.

— Кейвен, я даже не собираюсь тратить время на комментарии о твоем отце. Ты не можешь основывать свою способность любить дочь на этом засранце. Слушай, я буду честен. Я не могу представить человека, менее приспособленного к роли отца, чем ты, но ты разберешься с этим. Ты хороший человек с добрыми намерениями. А это уже девяносто процентов воспитания. Так что перестань беспокоиться о том, чтобы она тебе нравилась, а подумай о том, что она станет подростком и у нее вырастут сиськи. Это будет самая страшная часть.

Я рассмеялся, но быстро замолчал, когда малышка дернулась, словно я ее напугал.

Мы оба замолчали, а когда он вернулся к заполнению бумаг, я уставился на свою дочь.

Вот дерьмо. Моя дочь.

Это было так сюрреалистично. За несколько дней моя жизнь изменилась так сильно, что ее уже нельзя было узнать. И эти перемены должны были продолжиться в ближайшие дни. Она не будет вечно оставаться ребенком. Однажды она станет взрослой женщиной, у которой на руках будет собственный ребенок, и оглянется на свою жизнь. У нее не было матери, но я мог дать ей то, о чем стоит помнить. Я мог дать ей отца, частички которого она хотела бы передать своим детям — ДНК, которым она могла бы гордиться.

В ближайшем будущем меня ожидало много неудач, но, черт возьми, я мог дать ей хорошую жизнь.

— Каким ты хочешь видеть ее второе имя? — спросил Йен.

Я вскинул голову.

— Второе имя? А как ее зовут?

Его темные брови сошлись вместе.

— Я предполагал, что это будет Кира. Так было в записке…

— К черту записку, — прошипел я. Борясь с гравитацией, я переместил ее к себе на грудь, пока ее голова не оказалась чуть ниже моего подбородка. Лениво проводя рукой по ее спине, я произнес низким голосом. — Хэдли бросила ее. Она сделала этот выбор, но он последний в ее жизни. Теперь она моя, и ее зовут не гребаная Кира».

Он улыбнулся, сияя от гордости.

— Хорошо. Так что же это будет?

Я тяжело сглотнул и прижался подбородком к макушке ее шляпы. Только одна женщина заслуживала права дать имя этому ребенку, и, к сожалению, она умерла, когда мне было десять лет. Она бы полюбила эту девочку — без сомнений и осуждения, приняв ее в нашу семью с распростертыми объятиями и яркой улыбкой, включая шлепок по затылку за то, что я так долго не мог прийти в себя. Как только я потерял ее, горе пронзило меня до глубины души. Я закрыл глаза и представил себе ее лицо.