Нарисую себе сына

— О-о, погоди.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — едва различимым басом. Потом опять:

— Да погоди же. Хи-хи…

И дальше по отработанной, видимо, схеме, потому как единственно понятой мною мужской фразой стала:

— Тихо, Элда. Эта трехногая рухлядь скрипит… — ага, вы б еще на клавесине… а вот голос-то мне знаком. Впрочем, как и приснопамятное женское имя.

Однако судьбу мою данное знанье не изменило. Пришлось у себя наверху залечь и замереть. Постепенно и глаза к темноте привыкли. Вот только б ветром не сдуло, и здешняя шаткая кладка не подвела. А то, присоединюсь в самый…

— А!.. — что, уже всё?!.. Ну, так я себя поздравляю. Не тебя, Элда. И, дождавшись такого же шустрого бегства, задним ходом попятилась вниз.

Да… Разведчица из тебя, Зоя… Ну, ничего — это, лишь первый мой опыт…

— И чтоб до такого додуматься?!.. Да как вы, монна Зоя на… на…

— Это — разведка была, — хмуро уточнила я, уперев подбородок в колени. Потом почесала нос. Марит еще раз тряхнула моим платьем:

— Так ведь теперь его — только в стирку. Рукава — в побелке. Подол — в паутине. А туфли… Монна Зоя?..

— По-видимому, это — земля.

— Ага. Из-под вашего окна. Где вы палку, к стене приткнутую оставили, — да-а… разведчица из меня… — Монна Зоя, мессир Леон очень ругался. Он обещал меры принять.

— Какие… меры? — махом вскинулась я. — Марит, так он что, в курсе…

— А как же? — раздула та гневно ноздри. — Весь ваш разведческий путь проследил вместе с ночными охранниками. Вы ж и траву истоптали и розы в вазоне за углом помяли и…

— А вот павлинов я точно не трогала.

— Каких павлинов? — выкатила Марит глаза.

— Да так. Видно тех, что тоже — в курсе… А что за меры то?

— Не знаю, — вздохнув, хлопнулась девушка ко мне на кровать. — Да только теперь все ваши «пути» будут строго под надзором… Монна Зоя…

— А-а?

— Чего вы теперь делать-то будете?

— Что делать? — скосилась я на нее. — Есть одна мысль.

— Письмо написать? — тихо произнесла Марит. — А что? В этом я вам помочь смогу через надежного человека. Только, надо быстро писать, потому как его хозяйка уже послала.

— Уволила, что ли? — безучастно буркнула я.

— С чего, вдруг? Он на задание после обеда отбывает. Разыскивать какого-то капитана, чтоб от нее письмо передать. Ругался так, — засмеялась и сморщила носик… Капитана?..

— А что за «капитан»?

— Не знаю… Тито говорит: «Где ж я его найду, когда у него корабль «Летуньей» называется? Вчера в столице был, а сегодня, может, где угод…

— Мама моя…

— Монна Зоя, вы чего? Вам что, поплохело? Тошнит?

— Ага… Нет… — и уставилась на девушку «страшным» взглядом. — Марит, мне очень-очень нужна длинная-длинная веревка.

— Зачем? — испуганно выдохнула та. — Монна Зоя, то — грех.

— Ты о чем?.. Я по ней вниз, в долину спущусь. Мне надо быстро. Или много-много простыней. Где у вас тут прачечная? Я все это спрячу в старой конюшне. Хотя, там — ненадежно. Туда по ночам приходят…

— Призраки?

— Что?!

— Приходят призраки?

— Марит, ты… уф-ф… — кажется, отпустило. — Любовники туда приходят, — уже вполне адекватно уставилась я на побледневшую деву. — Элда твоя, сильно стройная, и Никип. Я их сегодня ночью там…

— Не может этого быть! Нет!

— Марит, с тобой что?

— Нет, монна Зоя! Вам примерещилось!

— Да ты чего так раскричалась то? Я живых людей от призраков в силах пока…

— Нет!.. Нет. Нет, — и, подскочив с кровати, стрелой унеслась вон…

— Да хобья ж сила… Что же это в жизни моей такое… происходит?.. И что мне теперь самой с ней делать? Вазы опознавательные. Взгляды внимательные… И где же ты, любимый, с ней мог пересечься? — а потом, как громкий хлопок, вдруг, пришло понимание. — Он меня ищет… И теперь сам угодит в западню… Марит!.. Марит!!! — да где ж ее теперь искать?..

______

1 — В переводе с лекарского — настигшее впервые в жизни, «женское проклятье».

Глава 17

Марит вскоре нашлась и вернулась сама. Я поняла это по тихому скрипу двери и дрогнувшим ей в ответ шторам:

— Монна Зоя? — шмыгнула носом уже за моим плечом. — Вы чего, даже стоя уснули? А еще говорили… — и громко вздохнула. — Монна…

— Да, Марит?

— Я вам новое платье принесла. А то прежнее я еще и в слезах с соплями… В общем, просыпайтесь, снимайте свою мужскую рубаху.

— Да я не сплю, — оторвала я голову от оконного косяка.

— А что ж тогда?

— Ду-умаю.

— О чем?

— О нашей бабьей доле.

— О-о. Значит, о мужиках, — хмуро изрекла Марит, приткнувшись рядом. Я взглянула на нее: глаза и нос припухли, а черные кудряшки на лбу — мокрые после умыванья… подружка по «бабьей доле»:

— Он ее не любит. Если тебе от этого станет легче.

— Я знаю. Только, от этого — не легче, а наоборот. Ведь, если б, по любви, я бы поняла, а так — чистое скотство.

— Угу. Тем более, в конюшне, — качнувшись к девушке, заправила я самый длинный ее выбившийся завиток, и обхватила за плечи руками, — Марит, ты не плачь по нему больше.

— Не бу-уду, — шмыгнула она носом мне в плечо.

— Угу… Иногда случается, что любовь — только лишь иллюзия. И ты эту иллюзию обязательно распознаешь, но, может быть уже слишком поздно. Так что, считай — тебе повезло.

— Ага. Мне повезло… А вот ему… — и, вдруг, выразительно туда же фыркнула. — Хобячий жеребец.

— Ну, во-первых, не «хобячий», а «хобий», — в ответ несдержанно хихикнула я. — А во-вторых, не такой уж он и «жеребец» — лишь на элитного петуха тянет. Так что, и здесь тебе тоже…

— Монна Зоя?!

— А что? Я не виновата — они меня врасплох застали. Пришлось все действо на стене торчать. Благо, минуты три всего.

— Три минуты?! — отстранившись, выкатила Марит глаза. — И он меня из-за этих хо-бьих трех минут полгода к «полноценной страсти» склонял?!

— Видимо… да, — скривившись, кивнула я. — Страсть… полноценная, — и через мгновенье, вместе с Марит, прыснула со смеху.