Нарушая правила

Красавчик: «Что «все», Вика? Ты можешь объяснить по-нормальному, что случилось за эти сраные сутки, что меня не было рядом?!» — яростно настукиваю и кидаю ответ, да тут же, не дожидаясь от нее сообщения, снова звоню.

Она сбрасывает.

Она просто, мать его, сбрасывает мой вызов!

Психую и подскакиваю со стула. Табуретка с грохотом валится, я прохаживаюсь по кухне, печатая:

Красавчик: «Вика, возьми трубку! Какую бы херню тебе не наговорили предки — я люблю тебя, слышишь? Ясноглазая, не смей!» — на максималках загорается в сердце отчаяние. Буквально с каждым вздохом и каждой секундой дыра в груди растет. Я ее теряю. Я, блть, теряю ее, но ничего не могу сделать, потому что элементарно не знаю, что случилось, и это бесит! Это злит. Ситуация выходит из-под моего контроля. Я не могу ее потерять!

Ясноглазая молчит.

Красавчик: «Где ты? У родителей?» — продолжаю долбить сообщениями.

Она читает их, но не отвечает.

Окей. Разумеется, ты у родителей, где тебе еще быть?

Блокирую экран и лечу в прихожую. Хватаю ключи от хаты и от тачки и вылетаю из дома. Если это «все», как она выразилась, то пусть наберется смелости и скажет мне это, прямо глядя в глаза!

Глава 27

Вики

«Где ты? У родителей?» — снова перечитываю последнее сообщение от красавчика. Картинка перед глазами расплывается. Он прислал его двадцать минут назад и замолчал, пропав из сети.

Я дергаю рукав кофты и стираю со щек тихие безмолвные слезы. Блокирую экран и откладываю телефон. Больно. От каждого слова, каждого сообщения и неотвеченного Ренату звонка — больно. Сжимаюсь в комок. Обнимаю колени, сидя на полу, прислонившись спиной к кровати. Хочется выть.

Ночь. Я просидела так, попеременно то рыдая, то кусая губы, глотая слезы истерики целую ночь. За что мне это все? Почему? Я всего лишь хотела быть счастливой!

Я так верила в помощь мамы. Надеялась, что хоть ее мне удастся вразумить. Наивно и глупо. Тем более после скандала в супермаркете. Чего я ждала? Не удивлюсь, если она и стала триггером, который разбудил гнев отца. Инга Александровна выбрала, по ее словам, сторону «нейтралитета». Хотя на самом деле она просто еще большая, чем я, трусиха, которая боится перечить мужу! Принимает его сторону. Как и всегда. И ей плевать, что дочь загибается и чахнет, умирая если не физически, то морально. И причина этой тихой «смерти» — собственные родители, которые, как маленькую серую мышь, загнали дочь в угол и берут измором.

Самое ужасное, что физически меня никто не держит. Я вольна уйти хоть сейчас! Но невидимые канаты-угрозы связали похлеще самой прочной привязи. Ненавижу!

Сколько я не думала, сколько я не порывалась сорваться и плюнуть на все сказанное папой — я не могу испортить парню жизнь из-за своего «хочу»! Отец прав, каким бы благородным не был Швец, рано или поздно он начнет меня ненавидеть. За то, что потерял все, что строил в этой жизни до моего появления. За то, что потерял все, чем так яростно доказывал собственному отцу свою состоятельность. И что тогда? Разбитое сердце, ссоры, измены и прозябание. Никакой любви. Только мрак и ненависть. Если я по жизни неудачница, которая никак не вырвется из порочного круга, в который загнали родители, то Ренат не такой. Он вырвался. И я не имею права вернуть его обратно! От того и тошно.

Беру телефон и снова открываю переписку. Прокручиваю вверх: «прости, Ренат, но на этом все» — написала я ему, едва совладав со своими пальцами, которые отчаянно путали буквы, не желая ставить точку. Я не хочу ставить точку! Но какие у меня есть варианты?! Никаких.

Реня ведь просил не бросать его. Сказал, что еще одного дорогого человека потерять он не вынесет. От этого становится в тысячи раз тяжелее на душе — я его уничтожила. Своим сообщением, своей выходкой взяла и уничтожила!

Я предательница! Я ужасная предательница, которая даже не нашла слов, чтобы правильно объяснить свой уход. Да и как можно «правильно» объяснить подобное? Рассказать правду? Ренат попытается поговорить с отцом лично и сделает только хуже. Себе. Отец шутить таким не будет. Он ужасен в своей безжалостности! Соврать? Тут мне духу не хватило. Как представлю, что беру трубку и слышу его голос — внутри все переворачивается. Сердце взлетает, как на американских горках. Я не выдержу ни физически, ни морально услышать в голосе парня разочарование.

Я просто спряталась. Загасилась. Замолчала. Потерялась. Еще бы физически исчезнуть, может, тогда стало бы чуточку легче? Всем сразу. И родителям, которые вырастили «неблагодарную, неправильную, неуправляемую дочь», и красавчику, который впервые в жизни кому-то признался в любви, а его продинамили и бросили, самым жестоким образом: по смс.

Тупик.

Вот и сказочки конец, Морозова…

Всхлипываю и зажмурившись, упираюсь лбом в колени. Сижу, абсолютно теряя всякий счет времени. Желудок скручивает от голода. Глаза болят от слез, которых уже и не осталось вовсе. Организм максимально истощен.

Краем уха слышу, как открывается дверь в комнату. Заглядывает мама:

— Вика, я пошла в магазин. Нужно начинать готовиться к тридцать первому. Ты со мной?

Самое возмутительное и ужасное — говорит таким тоном, будто ничего и не произошло! Будто за одну ночь она лихо и спокойно вычеркнула два месяца моей жизни из собственной памяти.

Я морщусь, кривая губы. Не оборачиваясь бросаю:

— Пусть горит синем пламенем ваше «тридцать первое».

— Все еще бесишься? Ну, ничего, — готова поспорить, ма сейчас улыбнулась. — Рано или поздно ты поймешь, что все, что мы делаем — исключительно тебе во благо.

— Ты даже говоришь его словами, — усмехаюсь. — Тебе во благо, Вика. Для тебя, Вика. Ради тебя, Вика. Чушь! — подскакиваю на ноги. — Вы просто наказываете меня за то, что я осмелилась сама выбирать свое будущее. Это несправедливо!

— Он не твое будущее.

— Вашими стараниями, ма-ма, — рычу, чувствуя, как дрожат губы. — Ну хватит, а, — смягчаю тон, говоря тише, — поговори с отцом, пожалуйста… Я люблю его, мам! — делаю глубокий вдох. — Пусть это будет не на всю жизнь и не любовь до гроба. Пусть это будет ошибкой. Но моей ошибкой!

Всего на мгновение мне кажется, что я вижу во взгляде мамы понимание. Нежность и мягкость, которые порой мне так сильно от нее не хватает. Но всего на мгновение. Потом она хмурит брови и, кивая, говорит:

— Разговор окончен.

Выходит, закрывая дверь. Стальная, несгибаемая, непоколебимая.

Я со психу хватаю с кровати подушку, с остервенением швыряя в дверь. А потом еще. И еще одну подушку. Срываю покрывала и тоже швыряю в стену. За ним с ожесточением и психом сметая все, что попадается на рабочем столе. Книжку за книжкой. Папку за папкой. Фотографии, ручки, статуэтки — все, что подворачивается мне под руку, летит по стенам с грохотом и звоном. С рыком, криком и воем я тяну и срываю штору с гардины. В конце концов хватаюсь за ноутбук. Замахиваюсь и… в бессилии опускаю руки, швыряя Мак на кровать.