Нас просто не было 2

– Что ж ты за пустышка такая получилась? А? Только я порадовался, что хоть что-то нормально сделала. Что мужа умудрилась найти хорошего. И на тебе, пожалуйста! Семья для нее главное, – последние слова просто выплюнул, презрительно глядя в мою сторону, – пустозвонка!

Мне больно, горько, а еще очень страшно. Потому что чувствовала, как черная трясина засасывала все глубже, и мне одной не справиться, не выплыть. Внутри что-то разбилось, когда я пригнулась под потоком жестких слов, которыми осыпал меня отец. Да, он прав, во всем прав. Я виновата. Перед ними всеми. Я все испортила, испоганила. Я это знаю, понимаю, но мне отчаянно нужна помощь, чтобы окончательно не сломаться.

– Пап, неужели ты не можешь хотя бы раз в жизни просто поддержать? – чуть дыша, спросила у него. – Не макая носом в дерьмо, не возя мордой по столу, показывая, какая я бестолковая, никчемная дура. Я и так это знаю! Я все знаю! Неужели сейчас не видишь, как мне хреново? У меня вся жизнь под откос пошла, а ты еще масла в огонь подливаешь. Зачем?

– О как, – всплеснул руками, – Тебе хреново? Как всегда, все мысли о себе любимой? Ей хреново – и все дружно должны начать жалеть и успокаивать? – снова сел за стол. – Говоришь, жизнь под откос пошла? А кто виноват? Напомнить? Надо же, дорогая дочь поддержки возжелала. Знаешь, милая, ее заработать надо.

– Не знаю, – горько до такой степени, что уже не могла сдерживаться, – всегда думала, что поддержка родителей – это что-то, на что ребенок всегда может рассчитывать, что бы ни натворил. Видимо, не наш случай. Неужели сам всю жизнь идеальным был?

– Свои выступления оставь для кого-нибудь другого, – бесцеремонно оборвал на середине фразы. – Она творит бог весть что, позорит на весь город, а потом поддержку подавай ей! С чего вдруг такое желание? Или тебя деньгами поддержать надо? Отвалить кучу бабок, чтобы ты по магазинам пробежалась для поднятия настроения? Такой поддержки тебе надо?

– Пап, да хватит уже деньгами попрекать. Можно подумать, меня, кроме них, ничего не интересует в этой жизни.

– Разве это не так? Может, хобби какое есть? Увлечение? Хоть что-то?! Ты даже замуж выскочила исключительно из-за своего стремления быть при деньгах и при этом ничего не делать!

Задыхаюсь, не понимая, как могут быть два родных человека быть настолько далеки друг от друга. Он меня не видит, не слышит, не чувствует. Да, я хреновая дочь, хреновая жена. Полнейшее разочарование. Провал в его амбициозных планах на жизнь. Но неужели не достойна простого отцовского участия? Вопроса «как ты»? Неужели просто нельзя посидеть рядом, помолчать? Или сжать руку ободряющим жестом? Не говоря уж про отцовские объятия. Я для него всегда лишь объект для придирок. Пусть зачастую заслуженных, обоснованных.

Раньше не обращала на это внимания, а сейчас задыхалась.

Может, если бы он тогда, в январе, не просто мордой в грязь натыкал, открывая глаза на катастрофическую ситуацию, а поддержал, сказал бы «я с тобой», у меня и хватило бы сил на разговор с Артемом. Нет, я не пыталась сейчас переложить ответственность за свои поступки на чужие плечи. Ни в коем случае. Просто хотела понять, почему все сложилось именно так. Где мне взять сил, чтобы все это преодолеть, если за моей спиной никого нет?

– Ну так что, Кристин? Денег захотелось, да? И побольше? – отца несло, он уже не пытался держать себя в руках.

– Ничего мне не надо! Я вообще о другом говорила! О нормальной человеческой поддержке, а не о деньгах! – огрызнулась, чувствуя, как закипаю. Как к нестерпимой боли подмешивается обида.

– Ничего не надо, говоришь? – хмыкнул он. – И денег в том числе? Что ж, а их и не будет! Представляешь, какая ирония судьбы?! Мы снова оказались в начале пути. На том же самом месте, с которого все началось.

Горло сдавил спазм, я уже знала, что он сейчас скажет.

– Итак. Кристин, условия все те же: или на работу, или замуж. А пока три копейки на еду.

Задохнулась, не веря своим ушам. Неужели он не понимает, что делает со мной?

– Что на этот раз делать будешь? Все-таки оторвешь свой зад от стула и пойдешь работать или еще одного дурака будешь искать, чтобы женить на себе? Сомневаюсь, что найдется еще один такой же, как Артем.

Вскочила на ноги так резко, что стул отлетел в сторону:

– Прекрати! – рыкнула на него. – Как только язык поворачивается говорить такое?! Тебе настолько на меня насрать, да? Может, я и дура, но живая! Да, делаю ошибки. Много ошибок! И расплачиваться за них буду сама! Но это не значит, что я бесчувственная кукла! Я его любила! Люблю! И мне сейчас сдохнуть хочется от осознания того, что натворила! А ты… ты… По-моему, задался целью добить! Размазать!

– Села, быстро! – холодно процедил сквозь зубы. Словно я собачонка, мешавшаяся под ногами.

– И не подумаю, – все мои эмоции, переживания прорвали плотину выдержки.

Может потом и пожалею о резких словах, но сейчас мне все равно. Слишком больно, слишком страшно. Я как звереныш, которого загнали в угол, и ничего не остается, кроме как показывать зубы. Порывисто раскрыла сумку, достала кошелек, из него извлекла отцовские карты и положила перед ним на стол. Папашин взгляд стал еще холоднее, вымораживал изнутри, но отступать уже некуда, да я и не хотела.

– Знаешь, это ты только о деньгах думаешь, полагая, что они решают все на свете! – смотрела ему прямо в глаза. – Сколько я себя помню, просто затыкаешь мне рот своими деньгами, откупаешься, чтобы не мешалась под ногами. Тебе так было проще. Всегда! Зачем тратить время на горе-дочь? Сунул банкноты и отправил восвояси, преисполненный гордости за то, что выполнил отцовский долг. Я не помню ни одного нашего разговора по душам. Чтобы мы сели за чашкой чая, ты бы спросил, как у меня дела, спокойно выслушал, дал совет. Ни-че-го! Только претензии и недоумение, как у такого, как ТЫ, могло вырасти такое, как Я! Да, вот такая я пустышка. И я не уверена, был ли у меня хоть один шанс вырасти другой!

– А ну-ка рот закрыла и извинилась! – взвился отец, окончательно выходя из себя и тоже поднимаясь на ноги. – Еще наглости хватает такие вещи говорить!

– Не буду я ни за что извиняться! – голос дрожал от обиды, горечи, осознания того, что я совсем одна. И неоткуда ждать поддержки. Этот суровый мужик напротив никогда меня не услышит и не поймет.

– Значит так. Униженная и оскорбленная. Пока свою спесь не уймешь и не извинишься, чтобы духу твоего в моем доме не было! Поняла?

– Как тут не понять? – развернулась к двери. Не могла здесь больше находиться. Мне плохо. Тоска скручивала внутренности. – Не переживай, твое Позорище уходит!

– Иди-иди. Скатертью дорога! Интересно, как быстро надоедят вольные хлеба, и приползешь обратно.

На пороге остановилась, бросила на него прощальный взгляд, полный сожаления, и, качая головой, пообещала:

– Не приползу. Сдохну, но не приползу.

Я не слушала, что он там еще говорил. Развернувшись, выбежала в коридор, слетела по лестнице, перескакивая через три ступени, и, налетев на дверь, вывалилась на улицу. Холодный, колючий, совсем не весенний ветер ударил в лицо, пока я, глотая слезы, бежала к машине. Меня словно разобрали на кусочки. Содрали броню, засыпав на кровоточащие раны сухой щелочи.