Насекомые и волшебники, или Фотосессия

— В то время я не каждый раз спрашивала у незнакомого мужчины, женат ли он.

— Ну вот. Пришлось бы бросать жену, был бы публичный скандал и вообще.

— Почему бросать? — не поняла она.

— Потому что она бы не выдержала конкуренции с вами. И я повторю — всё к лучшему. Мы оба свободны, и слава богу. Не согласны?

— Скажите, это она любила сердечки, мелодрамы и плюшевых медведей?

— Она.

— Но вас она тоже любила?

— Не знаю. Если бы я точно знал, что она мне изменяла… мне было бы проще. Скорее всего, так и было, но я не знаю подробностей и это тот случай, когда знать совершенно не хочу.

— Как так получилось, что вы оказались вместе?

— Я был глуп и поддался внешнему влиянию. Челия была очаровательной юной девушкой, год как школу окончила. Говорить с ней было решительно не о чем, но на физическом плане она меня просто сводила с ума. Мы не вылезали из постели часами, и когда моя мать нас однажды спросила — может быть, мы уже обвенчаемся, и она переедет к нам жить? — я не возражал. Кстати, именно мать и притащила её в наш дом. Челия была дочерью её школьной подруги, а потом ещё с моей сестрой водила дружбу. Послушайте, Элоиза, вы ведь говорили, что ваша тетушка знакома с моей матерью. Почему она меня с вами не познакомила? Или вас со мной?

— Наверное, потому, что я сама находила себе все свои знакомства. Семья никогда не была в курсе моей личной жизни.

— Мои тоже знали далеко не обо всём, но было бы лучше, если бы не знали ни о чем вовсе. И я не предполагал, что такая милая и симпатичная Челия в больших дозах окажется вовсе не такой милой и симпатичной. Лодовико мне сразу, как её увидел, сказал, что она дура и мне не пара вообще, а было это накануне свадьбы. Я был влюблён и не послушал его. Ей он, кстати, тоже не понравился. В итоге с Челией я общался дома, а с ним — на службе.

Моя семья вообще не одобряла ни занятия мои, ни образ жизни в целом, они все думали почему-то, что после женитьбы я оставлю службу, вернусь домой, займусь политикой, как отец, или просто осяду дома, как известный нам обоим материн приятель граф Барберини. Однако меня этот вариант не устроил совершенно, поэтому дома я бывал, прямо скажем, не каждый месяц. Я предлагал Челии поехать со мной и жить по возможности вместе, но ей очень нравилось наше фамильное поместье, толпа слуг, водитель в любое время и возможность тратить деньги без ограничения. Её семья была сильно проще, таких возможностей не было, у неё комнаты-то своей не было никогда, всё детство жила в одной с двумя сестрами.

А когда родился сын — то к её услугам было множество нянек и помощников. Ей, по сути, не приходилось уделять ребенку слишком много времени. Она и продолжала жить, как жила, и общаться с приятелями моей сестрицы Анджелины, которая, как оказалось, Корнелия.

А когда родилась дочь, то нам оказалось вместе совсем неуютно. Челия после школы никогда ничему не училась, считала, что красива, и этого достаточно. Нет, она в самом деле была красива, и много времени и сил тратила на поддержание своей красоты, но почему-то результат мне чем дальше, тем меньше нравился. Книг она не читала совсем, мнения о фильмах у нас никогда не совпадали, ходить с ней, скажем, в оперу мне бы и в голову не пришло. С путешествиями тоже не сложилось. События моей жизни ей были так же не интересны, как мне её беды и заботы, исключая вопросы, связанные с детьми. Но по поводу детей я общался главным образом с моей матерью, она знала о них и их нуждах намного больше, чем родная мать этих детей. А когда начались пьянки и наркотики, вообще говорить стало не о чем.

Оказалось, что она сначала пробовала подобным образом развлекаться в компании Анджелины, а потом нашла себе каких-то других друзей, на форуме в интернете. Я бы и не знал ничего, но однажды вернулся домой без предупреждения и дома супругу не обнаружил. Мать уже махнула на неё рукой — внешние приличия соблюдаются, и ладно. А тут уже не до внешних приличий — хозяин домой вернулся, а жены-то и нет, и оказалось, что даже Анджелина не в курсе, где она есть. Какое-то время они искали приключений вместе, но постепенно Челия стала уходить одна, и просила Анджелину говорить, что ночует у подруги. И это был тот самый случай ночевки у подруги, что за подруга — никто не знал, телефон не отвечал, дома отсутствовала вторые сутки. Нашли, конечно, мне пришлось подсуетиться. Поместили в клинику.

Я не собирался караулить её у дверей палаты, и уехал, и уже через неделю она сбежала из клиники. Я вернулся, мы общими усилиями её туда возвратили. Когда это случилось в третий раз, я махнул рукой. Я был зол на Челию, на мать, которая мне её сосватала, на детей, которые вообще не при чем, но которых теперь следовало принимать в расчет. Хотя, на самом деле, злиться нужно было только на меня самого — это было моё решение, вообще-то. Челия была вовсе не первой симпатичной приятельницей моей сестры, с которой у меня случился роман, остальные увлечения не закончились ничем, и это могло оставаться таким же. Но она реально нравилась моей матери, наверное, мать думала, что она будет скромна, послушна, не станет претендовать на её, матери, место, власть и светские обязанности. Так и было, конечно, но лучше бы ей оставаться в своём доме, в своей среде и замуж выходить за похожего на неё человека. Денег было бы поменьше, конечно, но возможно, она сейчас была бы жива.

То есть, я махнул рукой и отступился. Сказал, что понимаю — развод даст слишком много пищи для слухов и сплетен, да и детей делить нечего, поэтому пусть остаётся герцогиней Савелли, но я не желаю ничего знать о ней.

А потом вскоре всё закончилось.

Мне позвонила мать, она сказала, что Челии нет дома уже неделю, Анджелина от всего отпирается и говорит, что ничего не знает, детям они уже устали говорить, что мама уехала и вернется. Пусть я приеду и уже разберусь в том, что происходит. Мы приехали втроём.

— С Лодовико и Карло?

— Да. Моя интуиция не чета вашей, но предчувствие было отвратительное, игнорировать было никак нельзя. Принялись за поиски. Карло сел в сеть, Лодовико стал искать своими придонными путями. Нашли через сутки. Мертвую. Вскрытие установило передозировку всякой дряни, алкоголь, и необратимые уже изменения нервной системы.

Детям сказали — «уехала по делам, тяжело заболела в пути и умерла». Дочери было в тот момент два года, сыну шесть.

В общем, наш брак был большой ошибкой. Получается, я основательно испортил жизнь себе и детям, ну и ей, фактически, тоже.

— Постойте, а разве она не была взрослой самостоятельной женщиной? Нет, понимаю, что по факту не была, а что мешало ей таковой стать? Возможности ведь были!

— Были, да. Я не раз предлагал ей поучиться чему-нибудь, именно для того, чтобы её хоть чем-нибудь занять. Но ей не хотелось учиться. Я пытался предложить ей разное, чем можно заниматься, когда я в отъезде — ну хотя бы какой благотворительностью, как мать, или светиться на публичных светских мероприятиях, как сестра, но и это её не интересовало. И я осознал, что хорошо уже не будет, как раз десять лет назад, когда Джиневра была совсем крошкой. И если бы я вдруг стал встречаться с красавицей моего круга, во всех смыслах ослепительной — честно не знаю, что бы в итоге было. Тоже ничего хорошего, наверное. Поэтому хорошо, что всё идёт, как идёт. Я свободен, вы свободны… Простите меня за этот монолог, Элоиза. Не принимайте мои беды близко к сердцу, пожалуйста.

Она одной рукой обняла его за плечи, а второй взяла его руку.

— Себастьен, мы ведь с вами некоторым образом друзья?

— Надеюсь, что так, — улыбнулся он.

— Тогда о чем разговор вообще? Для чего нужны друзья, если не для того, чтобы время от времени выслушивать от нас подобные монологи?

— Вы хотите сказать, что тоже что-нибудь мне расскажете?

— Это не исключено, — улыбнулась она. — Вы думаете, мне не случалось совершать поступков, о которых я потом жалела?