Наш друг человек
Шрифт:
Прикосновений он тоже пока не чувствовал, хотя понимал, что Надя меняла его белье и всячески ухаживала за ним. Слышал, но не чувствовал и никак не мог подать ей весть, что он здесь, что понимает ее. Но однажды он ощутил на себе две могучие лапы, и потом Чарли лизнул его в нос.
«Чарли, мой мальчик, не забыл меня, помогаешь, действительно пес-ангел. А я еще хотел тебя усыпить», – пытался произнести вслух Дима, но у него не получалось.
Зато с того дня он все лучше и лучше чувствовал пса. Его прикосновения, его мягкую шерсть, даже его запах. Чарли врачевал его, хотя до аварии Дима был уверен, что пес совсем старый и вот-вот помрет.
«Стоп! Не помирай, Чарли, только не помирай! – умолял Дима. – Ты теперь единственная ниточка, держащая
Сколько утекло времени с того дня, когда он потребовал у жены усыпать пса? Месяц? Полгода? Тогда он реально желал физического уничтожения Чарли, называя его бесполезным. И вот теперь он сам бесполезен. Лежит как колода, ни слова сказать, ни чего другого. Права будет Надька, если бросит его к чертовой матери, права. Хотя если она Чарли с его недержанием не усыпила, из дома не выгнала, может, и его потерпит какое-то время, пока силы есть. «Только ты уж не подведи, собака-ангел, прости, что плохо о тебе думал, продолжай, лечи, и, может быть, общими усилиями мы…»
– Не буду с вами лукавить, Надя, но, если в самом начале лечения я надеялся, что Дмитрий Олегович поправится, сейчас, через три месяца, я вынужден признать, что ошибался.
Это был мужской голос. Дмитрий сделал над собой усилие, надеясь открыть глаза, но веки даже не шевельнулись.
– Как же так? Не может этого быть. Я же все время с ним разговариваю. – Голос Нади звучал надтреснуто от боли и отчаяния.
– Смиритесь. Вы выбрасываете огромные деньги, и в один день они у вас просто закончатся. И что тогда? Вы не можете работать и одновременно с тем сидеть с больным мужем, рано или поздно вы начнете брать кредиты и в результате потеряете и то немногое, что пока еще имеете. Посмотрите правде в лицо: за все эти три месяца ваш муж ничем не дал понять, что слышит или понимает вас. Ничего не изменилась, его мозг мертв, и только сердце, как насос, продолжает перекачивать кровь по сосудам. Это может продлиться как угодно долго, пока он не умрет естественным образом. Но стоит ли столько времени ждать? Тем более ждать не того, что Дмитрий очнется, а того, что умрет?
Вам тридцать пять лет, и вы отказываете себе в самом необходимом; представьте, что Дмитрий Олегович проведет в вегетативном состоянии не месяцы, а годы и в результате оставит вас, когда вам будет сорок, пятьдесят, семьдесят лет. И что тогда? Вы будете старой, измученной жизнью, одинокой нищей женщиной, без работы и каких-либо перспектив. Вы не успеете родить собственного ребенка, и государство, рассмотрев вашу ситуацию, не позволит вам усыновить сироту. Так неужели вы предпочтете изматываться у постели овоща, дабы в результате дождаться такого конца? И не лучше ли сохранить хотя бы то, что у вас еще осталось, похоронить уже прошлое и подумать о будущем.
– Доктор, это очень жестоко! – Надя теперь рыдала в голос. – Вы не можете, не смеете называть его овощем.
– Я могу называть его даже живым трупом, если захочу. Я ошибся, дал вам ложную надежду, а теперь спешу все исправить, пока еще есть шанс, пока вы еще можете начать жить заново.
– Он тоже говорил, что часики тикают, много раз говорил. – Надя всхлипывала и шумно сморкалась.
– Вот и поверьте, Дмитрий Олегович был бы только рад, если бы вы не мучили себя и позволили ему спокойно уйти, чтобы перестали думать о нем и занялись собой. Вы ведь красивая женщина и еще совсем не поздно. Я, разумеется, не предлагаю начать поиск новой любви прямо сейчас, но пройдет время, может месяц, может полгода, вы сделаете ремонт, запишетесь в фитнес и бассейн, поменяете имидж, съездите отдохнуть – и вуаля, судьба сама пошлет вам знак. И явится он! Тот, ради кого ваше сердце забьется быстрее, тот, ради кого вам захочется жить!
– Чтобы отключить Диму от этой техники, мне тоже нужен знак. – Надя тяжело дышала. – Знак того, что его больше нет. Или не так: что он есть, но хочет, чтобы я его отпустила.
– Но какой знак?
Дима вдруг ощутил, как матрас
под ним немного прогнулся – должно быть, доктор сел на кровать.– Вы думаете, что Дмитрий Олегович сейчас встанет и скажет: «Дорогая жена, я давно уже устал лежать здесь, сделай милость, отключи меня от аппаратов, буду тебе за это весьма признателен», а потом снова ляжет, скрестит руки на груди и помрет?
– Вы слишком жестоки. – Голос у Нади сделался глухим, точно из бочки.
– Иногда нам приходится быть жестоким, чтобы человек понял, что он заблуждается в отношении своего близкого.
– Мне потребуется врачебная экспертиза.
Дима услышал, как жена прошла мимо его кровати.
– Какая еще экспертиза, мама миа! Ну вот, я колю его иголкой. – Доктор действительно воткнул иголку в ладонь пациента. Дима ощутил боль, но не смог даже дернуться. – Милая, дорогая Надежда Львовна, послушайте меня, я, конечно, сейчас напишу вам направление в реабилитационный центр к доктору Уварову, поговорите с ним, возможно, он придумает какую-нибудь экспертизу, для очистки совести, так сказать, но все это будут выброшенные деньги, и ничего больше.
Скрипнули половицы – должно быть, доктор пересел к столу.
Дима лежал, силясь сделать хоть что-то: пошевелить пальцем, открыть глаза. Неожиданно его лица коснулось нечто мокрое и шершавое.
«О Чарли, милый мой, только ты меня и понимаешь, – мысленно взмолился Дмитрий. – Помоги мне, мальчик, вытащи меня. Ведь еще немного, и этот докторишка устроит мне эвтаназию по полной программе. Помоги, браток!»
Чарли тихо заскулил, и в следующее мгновение Дима ощутил, как собачья морда ткнулась ему в ладонь: вот он, холодный нос, вот нежная шерсть. Дима вдруг понял, что гладит собаку. Его пальцы, еще вялые и почти беспомощные, двигались и даже чуть-чуть сжимались, погружаясь в теплую, приятную на ощупь шерсть.
«Надя! Подойди же сюда, посмотри, убедись, что я живой, я уже могу двигать рукой, еще совсем немного, и заговорю, а потом…»
Но его слова снова не были услышаны.
«Еще немного, и я утрачу последние силы, и тогда уже никто не увидит, как я шевелю пальцами. Ну же, Чарли, помоги мне. Позови Надю».
В следующее мгновение Чарли громко залаял.
– Что случилось? Дима! Доктор!!!
С этого дня Дима пошел на поправку, он научился отвечать на вопросы при помощи одного пальца. Его спрашивали, и он говорил «да», утвердительно кивая пальцем сверху вниз, а если «нет», палец делал горизонтальное движение. «Не знаю» – палец по кругу.
Через неделю Дима чуть открыл один глаз, и к тому времени палец уже не только отвечал на вопросы, а разработался настолько, что мог писать буквы на подставленной ладони Нади.
Когда наконец пациент поправился настолько, что сумел смотреть на любимую одним глазом и вновь обрел голос, он спросил о Чарли.
– Чарли нет, – ответила Надя, с любовью глядя в его единственный глаз.
– Как нет? – задохнулся Дима. Он действительно уже давно не ощущал в доме запаха собачьей мочи, но решил, что за длительное лежание просто привык и больше уже не раздражается. – Он же все время был со мной? Лечил меня, можно сказать, с того света вытащил. Неужели ты его действительно усыпила? А кто тогда меня спас? Собачий ангел? Он из-за меня погиб?!
– Нет, что ты, не усыпила. Разве я могла такое сотворить? – Надя смахнула набежавшую было слезинку. – Просто он в саду, ветеринар велит ему обязательно по несколько часов в день находиться на свежем воздухе; ты же не знаешь, он мочился под себя из-за камней в мочевом пузыре, а вырезали, и пес снова ожил, даже выглядит моложе. Ты пока без сознания лежал, Чарлик от тебя не отходил, сам после операции первый день дома чуть ли не на брюхе к твоей кровати подполз и здесь лег. Пришлось его лежанку сюда перетаскивать. А когда ты очнулся и на поправку пошел, он сразу же на прежнее место перебрался. Помнит, наверное, что последнее время ты его не особо жаловал. И я тоже его не звала, чтобы тебя лишний раз не раздражать.