Наш сосед Степаныч

Когда урок закончился и дети ушли, Степаныч опять открыл сейф, будто в надежде, что тетрадка там появится. Но с чего бы ей появиться в закрытом сейфе?

«Ну что же, – решил Степаныч, – раз такое дело, придётся начинать следствие. Пойду к директору, пусть полицию вызывает, может, даже с собакой. Хотя сомнительно, чтобы полиция возбудилась на такое происшествие. С одной стороны, налицо кража, то есть тайное хищение имущества. С другой стороны, украдена только копеечная и наполовину исписанная тетрадка. А с третьей стороны, что главное, – это, наверняка, «висяк», то есть дело, которое не удастся закрыть. А полицейским оно надо?».

– Хочешь что-то сделать как следует – сделай это сам! – буркнул трудовик себе под нос и решил расследовать это преступление самостоятельно. И не потому что ощущал себя специалистом по дедуктивному методу, а потому что он очень хотел вернуть свою тетрадку и очень не хотел, чтобы посторонние люди узнали о его лирических переживаниях. Никому – ни жене, ни самому близкому другу – никогда он не рассказывал о своих стихах. С другой стороны, обладая дедукцией, можно было попытаться расследовать это дело даже не выходя из мастерской, тем более, что у него впереди было ещё два урока.

Прежде всего следовало, как учил Сенека, найти ответ на вопрос: «Куи продэст?» – «кому выгодно» было взять тетрадку?

Но кому в школе могли понадобиться стихи непризнанного поэта Романа Мастеркова?

Он же не Шекспир и не Пушкин, чтобы его рукописи представляли интерес для похитителя. Да и больших ценителей поэзии в школе было не так уж много, в основном, учителя литературы и русского языка. Были ещё три девочки из старших классов, которые сами стихи сочиняли и на школьном сайте публиковали. Но и те, и другие были вне подозрений, потому что они не смогли бы вскрыть ящик стола отогнутой скрепкой.

Началась большая перемена, и Роман Степаныч отправился в учительскую, чтобы попить там кофейку из капсульной кофемашины и, если повезёт, увидеть ещё раз Иветту.

Иветта Эдуардовна, действительно, уже была в учительской, сидела там за крошечным столиком в углу, рядом с ней сидел учитель физкультуры Анатолий Петрович, известный своей тягой к красивым женщинам, а свободных стульев у их столика не было. Степаныч сел за большой стол, за которым обычно заседал педсовет. В учительской было ещё шесть учителей и завуч.

– Вы представляете, веду я сегодня урок в 7А и вижу, что Смирнов и Кокошкин рассматривают что-то под партой и перешёптываются, – сказала сидящая в углу комнаты учительница русского языка и литературы Патимат Курбаналиевна. – Я поинтересовалась, что это они так оживлённо разглядывают и обсуждают. Сначала отпирались, а потом отдали мне вот эту тетрадку, – Патимат Курбаналиевна помахала общей тетрадкой в оранжевой обложке.

«Вот она, пропажа!» – подумал трудовик и весь напрягся. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то из учителей увидел эту тетрадку. Но требовать отдать её ему тоже не хотелось, так как пришлось бы признаваться, что тетрадка принадлежит ему.

– Спрашиваю: где нашли?

– Отвечают: в мужском туалете на втором этаже, на умывальнике лежала.

– Спрашиваю: чья?

– Отвечают: не знаем, она не подписана.

– Ну и что там такого в этой тетрадке? – спросила завуч.

– Чувства, чувства в чистом виде. Поэзия. Любительские стихи, причём весьма неплохие. Хотите, прочту, уверена, что вам понравятся, – сказала Патимат Курбаналиевна и, встав, потому что к искусству стихосложения относилась с уважением, начала читать:

Как много лет ходили мы по кругу,Сбегая от негаданной любви!Как много лет мы мучили друг друга,Скрывая мысли тайные свои!Как много раз в пустяшном разговореИскали потаённые слова,Пытаясь смысл их прочитать во взоре.И как потом кружилась голова…Как долго, как наивно, как напрасноИскал я повод или хоть предлогСказать тебе о том, как ты прекрасна,Как ты нужна мне… и никак не мог.Как много раз, с тобой встречаясь взглядом,Тонул я в глубине бездонных глаз,Читая предисловие романа,Ещё не сочиненного для нас.Написана лишь первая страница,В ней – годы ожиданий и мечты,Миг счастья… Дальше что случится?..Пока лишь только чистые листы…

– Вот ещё одно про любовь, – сказала Патимат Курбаналиевна, перелистнув страницу:

Любить тебя и знать, что всё напрасно.Любить и быть счастливым и несчастным,И погружаться глубже в это чувство,Тонуть в нём снова сладостно и грустно.Любить тебя в несбыточной надеждеОднажды возродить, что было прежде.Надеяться и разочароваться,И вновь в который раз в тебя влюбляться.

– Прямо любовная драма какая-то, – сказала учительница французского Галина Геннадьевна.

– Слушайте дальше, – продолжала Патимат Курбаналиевна, перевернув страницу:

Как мне забыть, всё то, что было?Как о тебе не думать мне?Как не мечтать, чтобы любилаМеня, явившись мне во сне?Как мне смотреть, не замечаяТвоей искрящей красоты?Как жить на свете, не мечтая,Чтобы ко мне вернулась ты?Как позабыть прикосновенья,Что были страстны и нежны?Как мне не помнить те мгновенья,Что слишком для меня важны?

– И впрямь, драма, слезу прошибает, – с издевательской усмешкой произнёс физрук.

«Молчал бы лучше, пока самого не пришибли!» – подумал Степаныч, на секунду сжав кулаки, но потом решил не обращать на физрука внимания. Что с него взять: человек ограниченный, к тому же его много и сильно били по голове, в том числе и ногами.

Патимат Курбаналиевна перелистнула страницу и продолжила чтение:

Я на тебя тайком глядеть готов:Пространство, время, звуки – всё распалось…Дистанцию в четырнадцать шаговМне не пройти, хотя – такая малость!Не передаст служебный телефонДесятой доли твоего волненья!Лишь фото в ноутбуке, но на нём —Твоё давнишнее изображенье…И снова телефон в моей руке…А хочется живых прикосновений!Поцеловать, прильнуть щекой к щеке…

– Дальше не дописано, – с сожалением констатировала Патимат Курбаналиевна.

– И впрямь, очень романтично, – сказала уборщица тётя Глаша, минут пять назад зашедшая в учительскую, да так и застывшая в дверях со своим ведром и шваброй. – Мне нравится! Муж мой, царствие небесное, тоже стихи сочинял, частушки, правда, всё больше матерные, в школе вслух читать нельзя.

– А я хотела бы быть на месте музы этого поэта. Повезло же кому-то! – сказала учительница рисования Изольда Соломоновна, дама пенсионного возраста. – Эх, молодость, молодость! Чувства…