Наша служба

– И куда же ты свой нос сунул, что тебя по нему так щёлкнули?

– На Марсонке назревала трагедия поистине глобальных социальных масштабов. Раньше планета отличалась повышенной сыростью, болотами и джунглями, что при заселении вызвало большие проблемы. Переселенцы страдали хронической простудой, постоянно чихали, однако на другую планету перебраться не могли. В конце концов это привело к тому, что поселенцы адаптировались к такой погоде не только физически, но и социально. Постоянное чихание, которые очень сильно мешало поселенцам при общении на стадиях заселения, в конце концов адаптировалось в новый язык. Да-да. Жители Марсонка общались чихами. – Клипс ухмыльнулся, что-то вспомнив. – Правда, из-за того, что чихание – процесс слабо контролируемый, самый распространённый чих у них значит: «Я ничего не сказал». Однако недавно из-за грозящей проблемы перенаселения возникла проблема с недостатком питания. Марсонкийцы обратились в одну из корпораций, занимающихся решением экологических проблем. И что сделали эти бестолочи? Они осушили болота, чтобы создать новые участки для посевов. Вот только они даже не задумались над тем, что, избавив жителей планеты от постоянной сырости, они избавили их и от хронической простуды. Жители перестали чихать! А другие способы вербального общения они просто забыли! Жители были вынуждены общаться исключительно письменно. Думаю, вы понимаете, насколько большой проблемой для марсонкийцев это стало. Руководство же корпорации, проводившей осушение, отказалось признать свою ошибку и за её исправление требовало огромную сумму. Тогда-то руководство планеты и вышло на меня. Проблема была в том, что возвращение сырости снова вернуло бы проблему отсутствия посевных земель. Так что мне пришлось зайти с другой стороны. Я вывел цветущее круглый год растение, пыльца которого вызывала аллергию у ста процентов жителей планеты. С какой же благодарностью они чихали, когда я покидал планету!

– А нос?

– Ну… Перед отлётом мне вручили огромный букет очень красивых, редких цветов. Я решил их понюхать… И сжёг себе слизистую. Запах был как у нашатырного спирта, только раз в сто мощнее. Из-за постоянного насморка у жителей планеты практически атрофировались органы обоняния, потому они и не подозревали, насколько вонючи эти самые цветы.

Антон вошёл в отсек, неся набитый рюкзак, и увидел, что Семёныч уже в полную силу взялся за работу. Помещение было увито толстыми мотками старой ржавой проволоки. Она занимала всю центральную часть отсека и упиралась в левую стену, куда и нужно было завернуть росток. Один край сейчас просто валялся на полу в ожидании появления корня.

– Думаете, оно полезет по проволоке? – спросил Антон.

– Наверняка, – ответил Семёныч. – Старая изоляция, ржавый металл.

– Я не люблю гречневую кашу. Просто на станции ничего другого не было.

– Ну так и адаптоиду перебирать особо нечего!

Прокофьев понимающе кивнул. Он некоторое время смотрел на проволоку под разными углами, потом отошёл к стенке, окинул взглядом всю панораму и спросил:

– ХРЕН ТЕБЕ?

Семёныч с гордостью оглядел своё творение. Громадную проволочную надпись.

– Нам же нужно его задержать, вот я и решил, что чем больше проволока будет извиваться, тем дольше растение по ней будет ползти.

Старшина задумчиво почесал щетину.

– Я, правда, более витиеватую фразу хотел изобразить, но проволоки не хватило.

Семёныч отряхнул ладони от ржавчины и обратил внимание на сумку в руках Антона.

– Показывай, что у тебя есть.

Антон расстегнул «молнию» и начал доставать из сумки предметы:

– Так. Из личных запасов. Пена для бритья. Крем после бритья. Мыло. Шампунь. Крем для обуви. Полироль для кокарды.

– Нужно было ещё расчёску принести и фен, – хмыкнул старшина.

– Зачем?

– Судя по тому, что ты достал из сумки, ты решил не уничтожить адаптоида, а создать здесь салон красоты для безумных растений.

– А что я могу сделать, если у меня больше нет ничего вредного для растений?

Семёныч задумчиво перебирал флаконы, потом кивнул.

– Ладно. Сойдёт поперву. Тут я закончил, а теперь… – Старшина сверился с картой. – Теперь в 24-й отсек, а ты беги ищи ещё что-нибудь.

За следующий час Прокофьев пробежался по кораблю, но практически ничего не нашёл. Пару банок краски, банку солидола, канистру машинного масла да несколько проржавевших панелей. Всё это сержант отнёс Семёнычу и отправился на новые поиски. Забежал в отсек с проволокой, убедился, что растение вело себя именно так, как рассчитывал Семёныч. Оно полезло по проволоке и уже обвило первые три буквы надписи. Заскочил к террористу спросить, не нужна ли помощь. Клипс, не отвлекаясь от работы, покачал головой, и Антон снова отправился на поиски еды для адаптоида. Однако больше ничего пригодного для употребления растением найти не удалось.

Устав гонять по отсекам, Антон сел в кресло и задумался. Чем же ещё можно прикормить эту гадину? Минут пять он сидел и бесплодно ломал голову, изучая свои голые ступни. И только потом его осенило.

Конечно же! Одежда! Когда они пытались взорвать растение, ростки с удовольствием полакомились его одеждой! Ткань! На корабле она только синтетическая!

Антон вскочил и побежал по отсекам, срывая простыни, вспарывая обшивки кресел и наполняя скрученные из наволочек мешки мебельной тканью и набивкой.

Через полчаса довольный собой Антон отправился в 24-й отсек, где трудился Семёныч.

– Стой! – заорал Семёныч, как только Антон вошёл в отсек. – Не шевелись!

Антон завертел головой в поисках опасности, но ничего не увидел.

– Теперь спокойно сделай шаг назад.

Сержант послушно выполнил приказ, всё ещё не наблюдая опасности.

– Ну только погляди, что ты наделал! – расстроенно заявил Семёныч, указывая на пол.

Только сейчас Антон заметил, что пол разрисован непрерывной извилистой линией, которую он в одном месте перервал ногой.

– Что ж вы так пугаете! Делов-то!

Антон схватил кисть из стоящей на полу банки с краской и широким взмахом соединил разорванную линию.

Семёныч подозрительно посмотрел на Антона.

– Ты действительно хочешь сообщить о своей непреодолимой страсти к… – Старшина ещё раз взглянул на пол, повернул голову и так, и эдак и продолжил: – Да. Именно к чайникам. Если так, то на кухню я тебя больше не пущу.

– Чего? – спросил ошалевший Антон.

– Ну, именно это сейчас обозначает текст после твоей правки.

Антон покраснел и оглядел каракули, которые он принял за обычную линию.

– А тут что-то было написано?

– А то! Стал бы я марать пол без смысла! Тем более тут я не был так ограничен в ресурсе, как с проволокой!

Прокофьев покраснел ещё больше и передал кисть старшине.

Только сейчас Семёныч соизволил обратить внимание на мешки в руках Антона.

– Ого! Плодотворненько. – Старшина заглянул в наволочку. – Только вот думаю, надолго этого не хватит.

Прокофьев развёл руками.

– Больше ничего нет. Я уже весь корабль обрыскал. Только в реактор и не заглядывал.

– Плохо. – Семёныч почесал макушку. – Ну, покопайся ещё в моих вещах, мож, что-то полезное найдёшь. Хотя ума не приложу, что там может найтись.

Когда Клипс вызвал гаишников, Прокофьев бросил работу и помчался на мостик. На бегу его посещали самые страшные предположения о причине вызова. Что ещё могло случиться?

Перед дверью на мостик Антон чуть не столкнулся с Семёнычем, и гаишники спешно протиснулись в командный отсек. Террорист сидел за пультом, уставившись в экран, на котором преобладала зелень.