Наследница Шахерезады

– Папа, папочка, караул! – прикрываясь ладошкой, зашептала Лиза в телефонную трубку. – У меня сумку украли! Что делать?

– Я тебе сейчас не папа, а бизнес-партнер, – сердито сказал ей отец и доходчиво объяснил, что теперь уже нечего делать, надо было раньше думать, намного раньше.

Настолько раньше, чтобы вообще не рождаться и не портить жизнь добрым людям.

Лиза захлюпала носом, и папа немного подобрел, перестал ругаться и дал совет:

– Обойди весь аэровокзал, смотри в оба, ищи сумку. Пока небо не открыли, похититель никуда не улетит, будет сидеть в аэропорту, так что у тебя еще есть шанс найти его и вернуть наш груз. Я уже на железнодорожном вокзале, но сейчас вернусь в аэропорт и помогу тебе. Не ной!

Лиза вытерла слезы, изобразила спокойствие и приступила к поискам на местности.

24 января, 15.20

Решительно шагая в направлении уборной, Ирка на ходу рассматривала свою схему и с озабоченным видом и салфеткой в руке выглядела именно тем человеком, которого соображения высокого гуманизма требуют пропустить в клозет без очереди.

Поэтому я не удивилась, когда небольшая толпа у дверей в уборную расступилась и пропустила мою подругу к удобствам без всяких просьб и комментариев.

Хотя кто-то все-таки спросил, но безадресно, уже в закрывшуюся за Иркой дверь клозета:

– Что, там нет туалетной бумаги, надо идти со своей?

– Это весьма возможно, – довела я до сведения собравшихся свое личное мнение и недавно полученную полезную информацию. – Ведь сейчас в аэропорту находится в разы больше людей, чем обычно. А расчетное количество пипифакса на одну кабинку общественной уборной в сутки – всего пятьдесят рулонов. Если, конечно, эта туалетная бумага однослойная.

Вот и пригодились мне сведения из школьного курса математики за шестой класс!

«Приятно бывает блеснуть эрудицией, да?» – подколол меня внутренний голос.

Я захихикала, и выступившая из уборной Ирка посмотрела на меня с неодобрительным удивлением:

– Чему радуемся?

– Тому, что знания – сила!

– Да, это точно.

Не дождавшись, пока мы отойдем в сторонку, подруга возбужденно сообщила:

– Вот тебе новое могучее знание: инструмент у него был длиной девяносто сэмэ, представляешь?!

– Ай, красавица, не бывает таких инструментов, этот коварный тип тебя обманывает! – донеслось из очереди в мужскую уборную.

Ирка сердито зыркнула на весельчака, затащила меня в комнатку с символическим изображением младенца в подгузнике и сердито стукнула кулаком по пеленальному столу:

– Я знаю, что не могла ошибиться в расчетах, но это же просто невозможно!

– Давай по порядку, – попросила я. – Что там с твоими расчетами?

– Я измерила расстояние от замка до верхнего края двери, – сказала Ирка. – Это девяносто сантиметров.

– А чем ты меряла? У тебя тоже есть рулетка?!

– Что значит – тоже? Я измеряла собственным ремнем, в нем от пряжки до первой дырочки как раз девяносто сэмэ. А у тебя что, была рулетка?!

– Не важно. Итак, инструмент для закрывания двери кабинки почти метровой длины. И?

– И как же он его пронес в аэропорт, скажи на милость? Думаешь, на досмотре пропустили бы здоровенную железную кривулю? – скептически фыркнула Ирка. – Нет, это невозможно. Хочешь шоколадку?

Она достала из кармана батончик «КитКат».

– Хочу. А это точно невозможно?

Я задумалась.

«А можно я отвечу, можно я! – зайчиком запрыгал мой внутренний голос. – Может, наш маньяк одноногий, а эта штука – его протез? И он пронес его сюда как часть себя, а потом отстегнул и использовал по другому назначению!»

– Может, это была не какая-нибудь посторонняя железяка, а протез ноги или руки? – сказала я вслух, и подружка посмотрела на меня как на ненормальную.

– А может, это протез головы? – съязвила она, постучав батончиком по моему лбу. – Неужели ты действительно можешь представить себе одноногого маньяка, специализирующегося на убийствах в общественном туалете?

– Запросто, – честно ответила я.

– Вот поэтому я пишу поэмы, а не детективы, – вздохнула Ирка и хрустнула батончиком. – Фантазии мне не хватает! Короче, я сдаюсь. Не понимаю, как он закрывает кабинки снаружи.

– А может – никак? – внезапно осенило меня. – Ирка! Может, двери на самом деле вовсе не заперты?

– Если бы они были не заперты, окошко в замке было бы не красным, а зеленым! – напомнила Ирка. – Я только что еще раз внимательно рассмотрела замок. Чтобы открытый сектор попал на красное, необходимо повернуть защелку.

– А если просто сунуть в открытый сектор что-то красное?

Я пристально посмотрела на кумачовую обертку шоколадного батончика.

Подруга проследила направление моего взгляда, подумала, охнула и сказала:

– Беру назад свои слова про протез головы!

– Бери свои слова и давай мою часть шоколадки, – поправила я. – Только бумажку не выбрасывай, она нам пригодится для следственного эксперимента.

И мы вышли из уборной для младенцев, чтобы снова занять очередь к удобствам для дам.

24 января, 15.25

– Если люди нас не видят, это не значит, что мы не видим людей! – любил повторять инспектор группы Борман, намекая на ведущееся в аэропорту видеонаблюдение.

Но даже стажеры знали, что камеры просматривают не всю территорию аэровокзала. Само собой, не велось наблюдение в приватных зонах – туалетах и санитарных комнатах, лаунджах и ВИП-зале. Не было камер и в лифтах, переходах, коридорах, а также на площадках, свободных от коммерции.

Таким образом, достижения инженерно-технической мысли не распространились пока настолько широко, чтобы можно было отказаться от регулярного патрулирования. А с учетом избыточного количества скопившихся в здании людей количество рейдов пришлось увеличить вдвое.

В итоге у стажера Йохана Фунтеля вовсе не осталось времени на перерывы между обходами, и о чашечке кофе с конфеткой он мог лишь мечтать.

Как назло, в залах ожидания густо пахло едой.

Кто-то из пассажиров уже успел получить бесплатный обед, остальные разживались провиантом в магазинах и кафетериях и жевали, глотали, чавкали так энергично, как будто запасали подкожный жир на случай долгой голодовки.