Наследник чародея. Школяр. Книга первая

Этот конструкт воздействовал на людей по-разному: кто-то с ним борется, кто-то убегает. А кто-то замирает, поддаваясь ночному кошмару. В любом случае, мысли продолжать схватку у противника пропадают напрочь.

Шпанята принадлежали к третьей категории.

Кстати, конструкт подействовал и на Секу, и на ведьму. Она скорчилась в позе эмбриона и затихла.

— Приведете мне Лексу и Тощего Янку, — как можно грознее проговорил я. — Тогда больше никого не трону. Иначе, — я провел ногтем большого пальца по горлу, — всем хана. Всем! Ясно? Никого не пожалею!

Уходя, я краем глаза заметил, как отошедшие от оцепенения подростки бросились поднимать бабку Зару с земли, а потом потащили её к подъезду. Ведьма висела у них на плечах, ноги волочились по земле. Даже странно, заклятие «сетка» считалось совершенно безболезненным и не опасным для здоровья конструктом и только блокировало магические способности.

Глава 32

Дед Пахом и другие официальные и не очень лица

Старушки на лавочке возле подъезда так никуда и не ушли.

— Что там за шум? — поинтересовалась баба Клава, та самая Клавдия Никитична, к которой я сегодня планировал зайти насчет её мужа.

— Да цыгане между собой подрались, — отмахнулся я и обратился к тёте Маше. — Тёть Маш, можно Вас на минутку?

Тётя Маша встала, зашла за мной в подъезд.

— Что, Антон?

— Пойдемте сейчас к деду Пахому, — предложил я. — Пока время есть. А то мне еще к мамке съездить надо.

— Завтракать не будешь? — спросила она.

— Да не хочется пока. Я переоденусь только. И с ними потом поговорите, чтоб не рассказывали никому. Ладно?

Тётя Маша кивнула.

— Само собой!

Дома я сменил трико на старенькие брюки, футболку на рубашку с коротким рукавом. Тётя Маша дожидалась меня на лестничной площадке.

— Пошли! — она ухватила меня за руку, словно опасаясь, что я передумаю, и потащила наверх, на третий этаж, где жили дед Пахом и бабка Клава.

Атмосфера в квартире была тяжелой. С порога пахнуло смесью запахов затхлости, немытого старческого тела, мочи, крови. И, при всём этом, наглухо закрытые окна.

Я сразу прошел на кухню, с трудом распахнул окно, едва не разломав старую деревянную раму. Потом почти бегом ворвался в комнату, раскрыл тяжелые шторы, распахнул окно, с трудом выдернув из пазов закрашенные шпингалеты.

— Ты чего это удумал? — отозвался лежащий на диване дед. — Закрой! Холодно!

Я метнул в него конструкт «общего исцеления», вложив силы чуть больше обычного. Дед захрипел, закашлялся, склонился над тазиком и выхаркал шмат желтой слизи, щедро сдобренной кровью.

Я едва сдержал позыв тошноты, отвернулся.

— Тазик уберите, — попросил я. — И мокрое полотенце мне принесите.

Клавдия Никитична быстро подхватила тазик, убежала в ванную.

Дед Пахом, длинный тощий, высохший старик, лежал в подушках на диване. Из одежды на нём была посеревшая от времени майка-алкоголичка да черные трико с пузырями на коленях.

— Что пришел? — тяжело дыша, поинтересовался он, подняв голову.

— Посмотреть, — отрезал я и выпустил в него сонное заклинание. Чтоб не мешался. Тётя Маша предупреждала о его несносности и язвительности, крайне обострившихся на фоне болезни.

Дед повалился на бок. Сзади ойкнула Клавдия Никитична. Загремел выпущенный из рук алюминиевый тазик.

— Да спит он! — объяснил я сердито. — Помогите его на живот уложить.

Тощий дед оказался неожиданно тяжелым. Втроем мы его едва-едва уложили на живот, повернув голову на бок. Тётя Маша сунула мне в руки влажное вафельное полотенце. Тоже когда белое, а теперь серое…

— Не мешайтесь, — махнул я рукой. — Идите на кухню!

Бабки удалились, а я осмотрел деда через призму магического зрения. Зрелище было, конечно, удручающее. Деду оставалось жить, что называется, два понедельника.

Правое легкое на три четверти было черного цвета. Оставшаяся верхняя четверть светилась темно-бордовым цветом.

Левое легкое тоже совсем не выглядело здоровым, во всей структуре органа преобладал тот же темно-бордовый цвет. Бронхи отсвечивали нежно-розовым цветом.

Туберкулёз или рак легких? На рак, вроде, не похоже. Не видно паутины метастазов. Начал я с левого легкого, пуская ручеек «живой» силы вниз органа. Сел на табурет возле деда, для облегчения прохождения силы положил ему руку на спину, едва касаясь тела кончиками пальцев. Честно говоря, мне было неприятно — старик, видимо, давно не мылся, майка откровенно выглядела настолько ветхой, что, казалось, вот-вот начнет расползаться.

По мере поступления чистой «живой» силы левая половина органа теряла свой болезненный цвет, становясь всё бледнее и бледнее.

Когда я почувствовал, что мой ресурс силы значительно истощился, лёгкое выглядело совсем здоровым. Более того, силы мне хватило даже на бронхи. А вот что делать с правым легким, я так и не придумал. На всякий случай скастовал и выпустил конструкт «регенерации», в который подпустил побольше силы.

— Тёть Маш, — позвал я, вставая с табурета. — Пойдем…

Только вставая, я почувствовал, как устал. Даже ноги подкашивались. Я взглянул на часы на стене. Прошло два часа. Два часа, а я и не заметил!

Тётя Маша поспешно вышла за мной на лестничную площадку, вопросительно посмотрела сначала на меня, потом на Клавдию Никитичну, которая пошла вслед за нами.

— Потом, потом всё скажу!

Дома я первым делом поставил чайник. Организм требовал восполнения сил.

— Чай будете? — предложил я соседке. Она отрицательно качнула головой.

— В общем, у деда либо рак, либо туберкулёз, — сообщил я. — Скорее всего туберкулёз. Скорее всего туберкулёз. При онкологии были бы метастазы… Но туберкулёз чуть ли не в открытой форме. Правое лёгкое почти на 3/4 умерло.

— Ничего нельзя сделать? — печально вздохнула тётя Маша. — Совсем ничего?

— Всё, что можно, я сделал, — ответил я. — Левое лёгкое восстановил. Бронхи почистил. Завтра посмотрю, что можно сделать дальше.

— Так ты его вылечил? — подалась вперед соседка.

— Ну, не совсем, — отмахнулся я. — Жить будет. Завтра посмотрим.

Я открыл холодильник, с тоской осмотрел содержимое: несколько яиц, полпачки масла, бутылка молока. В морозилке еще пельмени должны остаться. А что ж я maman в больницу повезу? Ей же питаться надо покалорийней! И денег осталось рублей десять. Неизвестно, когда maman выпишут.