Настоящая леди (Тайный дневник)

– Мне пришла в голову одна идея, – сказала Мэри. – Вы не приняли бы часть состояния Фэрчайлдов в подарок?

Нора выпрямилась, оживившись. Но тут же снова поникла.

– Зачем?

– Я бы хотела таким образом выразить благодарность за возвращение дневника.

Нора поджала губы.

– Это подарок?

– Да, разумеется. Но по крайней мере позвольте мне выразить благодарность за то, что вы… так успешно ввели меня в общество.

Мэри видела, что Нора продолжает чувствовать себя оскорбленной, поэтому она торопливо добавила:

– Будем говорить откровенно. Я вовсе не презираю деньги. Больше чем кто-нибудь из Фэрчайлдов, я знаю их власть. Мне вполне ведомо и отчаяние, порождаемое их отсутствием. Но на деньгах моего деда лежит печать проклятья. Они оставлены мне не в возмещение зла, сделанного в прошлом, но с тем, чтобы я заставила Фэрчайлдов помучиться.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Нора.

– Знаю. – Откинув со лба выбившийся локон, Мэри вздохнула. – Я знаю, потому что у меня было искушение использовать их именно для этой цели.

Нора смотрела на нее в упор, широко раскрыв глаза.

–Когда в тот день десять лет назад я пришла сюда за помощью, только Йен выразил готовность помочь мне. Никто другой даже и не побеспокоился. Я в ответ возненавидела Фэрчайлдов. Я ненавидела вас всех.

Это признание обнажило червоточину, таившуюся в душе у каждого Фэрчайлда, но Мэри говорила спокойно и уверенно, потому что она одолела демона мести.

– Поэтому я хочу передать две трети состояния вам. Одну треть я хочу закрепить за Хэдденом.

В глазах Норы по-прежнему было недоверие.

– Ты хочешь сказать, что позволишь… даже моим дочерям воспользоваться этими деньгами? И дядям тоже?

Отказавшись от денег, Мэри избавилась от чувства несправедливости, десять лет омрачавшего ее жизнь.

– Да, – отвечала она безмятежно. – Распоряжайтесь этими деньгами, как найдете нужным.

Глаза Норы блеснули и снова померкли. Она медленно покачала головой.

– Дитя мое, лорд Уитфилд не любит Фэрчайлдов, а он твой муж.

– Вы имеете в виду, что он распоряжается моим состоянием. Но он поклялся предоставить мне делать с этими деньгами, что мне угодно. А мне так угодно.

– И когда же он тебе это обещал? – В голосе Норы было не только сомнение, в нем был и цинизм, и насмешка. – Это было до свадьбы? Ведь так, дорогая?!

– Да, но Себастьян… – Мэри замолчала и вопросительно взглянула на Нору.

– Такой же, как и все мужчины, и готов пообещать все на свете, лишь бы завладеть своей добычей.

Она заметила, что Мэри хочет возражать, и предостерегающе подняла руку.

– Я не говорю, что он не лучше других. Только он все равно скажет что угодно, чтобы настоять на своем. Со временем ты привыкнешь к таким разочарованиям.

– Нет! – вырвалось у Мэри. – Он мне не стал бы лгать. Он ясно дал мне понять, что мое состояние принадлежит только мне.

– М-мм. – Нора поставила чашку на поднос и отодвинула его от себя. – Я вижу, у тебя есть основания для таких надежд. Я бы, конечно, приняла деньги с благодарностью. Но если ничего не получится, уверяю, что мое отношение к тебе не изменится. По-моему, ты лучшая из Фэрчайлдов и достойна уважения.

Мэри не понимала, шутит ли она или говорит всерьез, но сказала:

– Я такого же мнения о вас.

Глава 22.

Себастьян стоял на пологой крыше, облокотившись на парапет, доходивший ему до пояса, и смотрел вдаль на земли Фэрчайлдов и простиравшуюся за ними соседнюю усадьбу. Она должна была бы принадлежать ему.

Теперь ею владела чужая семья, какие-то выскочки из торговцев, не знавшие, что им делать с избытком денег. Разбогатевшие торговцы – вроде него самого. Однажды он попытался за большую сумму выкупить у них свою бывшую усадьбу. Теперь можно было себе это позволить. Он не удивился, когда они отказались продавать. Теперь Себастьян мог признаться себе – он рад тому, что так вышло. Ему не хотелось бы жить среди тяжелых воспоминаний, наполнявших этот дом. Он предпочел бы начать снова… с Мэри.

С тех пор как он женился, снова встал вопрос о земельной собственности. У них с Мэри будут дети, и они должны получить такое же воспитание, какое он сам получил в детстве. Они должны вволю резвиться на свободе в полях, лазать на деревья, удить рыбу в местной речонке. Но что важнее всего, у них будут родители, способные оказывать им поддержку всю жизнь.

Ему хотелось скорее увезти Мэри отсюда и немедленно приняться за этих будущих детей.

Но вместо этого он по-прежнему занимался поисками дневника леди Валери. Ох уж этот таинственный неуловимый дневник, наверняка это был миф – если бы только Лесли не раздразнил его тогда!

– Себастьян?

Он обернулся на голос и увидел Мэри. Она направлялась к нему между каминных труб, словно окутанная дымом. Но дым исчез под порывом ветра, и солнечный луч упал на ее непокрытую голову, превратив в чистое золото ее распущенные волосы. Бахрома шали льнула к ее плечам, словно сам ветер вознамерился приласкать ее. При виде жены Себастьян испытал какое-то странное чувство, не то, чтобы прилив желания, – хотя оно и вспыхнуло в нем с новой силой, – но что-то еще помимо этого, чему он не сразу нашел название. Это, пожалуй, гордость, подумал он: несмотря на отягощавшую Мэри наследственность, она держалась со спокойным достоинством. Или, может быть, – восхищение: она перенесла столько несчастий и не сломалась, но стала хладнокровной и смелой женщиной.

Но как бы он ни называл это вновь возникшее в нем чувство, сдержанность не позволяла ему выразить его открыто.

Последние две недели он провел с Мэри, привыкая доверять ей. Тридцать лет своей жизни он презирал всех и все, что имело отношение к ее семье.

Хотя ему казалось, что он полностью преодолел ненависть и жажду мщения, какая-то частица этого чувства все еще жила в нем.

Мэри улыбалась ему открытой радостной улыбкой, от которой у него закружилась голова. Не впервые ли она улыбалась ему так искренне? Наверно, так оно и было, потому что сердце у него забилось, как от быстрого бега. Бурное дыхание распирало грудь. Его зрение обострилось настолько, что, казалось, он мог заглянуть в вечность. Чувства переполняли его.

Он потерял рассудок. Он просто помешался на ней. Но, по обыкновению, он не желал, чтобы она догадалась о его безумии, поэтому он попытался обрести достоинство.

– Что ты здесь делаешь?

Его наигранное высокомерие достигло цели: улыбка на ее лице погасла. Зачем он сделал это? Теперь он испытывал чувство вины, и ему захотелось вернуть эту чудесную улыбку.

– Я хочу сказать, как ты сумела найти меня? – он постарался улыбнуться сам и возможно приятнее. – Здесь на крыше довольно уединенно.