Настя как ненастье

— Я завтракала, — сказала она поспешно и вышла из комнаты, чуть не защемив черный нос.

— А Эйты ничего не ела с вашего ухода, — мама махнула в сторону полной миски, в которой лежала заветренная каша с печенкой.

Настя подняла миску и вытряхнула содержимое в мусорное ведро. Собака голодала вторые сутки: сейчас тоже не взяла из Настиных рук даже кусочка булки. Тогда Настя протянула ей сыр, но только после уговоров и почесывания за ухом, Эйты соблаговолила его проглотить.

— Она будет скучать, — сказала мама, поставив на стол вскипевший чайник.

— Кеша хочет взять Эйты к себе.

Настя продолжала наглаживать собаку, потому не увидела вопрошающего взгляда матери, и той пришлось спросить:

— Зачем ему еще и собака?

Настю до дрожи покоробило это «еще». Она подняла голову и уставилась матери в глаза прищуренным взглядом.

— Потому что это моя собака.

— Настя, скажи мне, только честно — зачем это тебе?

Такой простой вопрос и как же трудно на него ответить. Настя знала ответ, но озвучить слово «люблю» при матери не могла.

— Я понимаю, зачем это нужно ему, — так и не дождалась от нее ответа мама. — Для удобства.

Настя сжала губы. Что же так завуалированно. Говорила бы уже прямо, по-цезарьски: пришел, пожрал, трахнулся, поспал, пошел обратно на работу. Будто она в этой цепочке неодушевленный предмет, резиновая кукла…

— Мне это тоже удобно, — выдала Настя мертвым голосом. — Постоянный партнер, разве это плохо?

Голос не дрожал, но внутри оборвались все нервы, и их швыряло туда-сюда ураганом чувств.

— Настя, ты не можешь так говорить, — качала головой мама, а дочь не мигая смотрела ей в глаза. — Я тебя не так воспитывала. Не для этого…

— А для чего тогда? — Нет, Настя не смогла произнести вопрос вслух, просто прошевелила губами. Сказала другое: — Тогда почему ты не веришь, что я его люблю?

Нет, не сказала, а выкрикнула — громко, точно желала, чтобы ее услышал весь дом. Но родная мать будто оглохла. Смотрела на нее и даже бровью не вела.

— Ты знаешь его всего две недели.

Боже! Настя прикрыла глаза. Другого аргумента у матери нет и не может быть.

— Я знаю его целых две недели! — Настя открыла глаза. — Я знаю его сестру с мужем и ребенком, я знаю его маму… Они абсолютно нормальные люди. Спроси Илью, я познакомила его с Кешей! — почти выкрикнула Настя и осеклась.

Да что же за день сегодня такой… Как черт за язык тянет…

— Когда? — Вопрос точно от прокурора. И такой же взгляд. Жестокий.

— Вчера. Хотели в кафе посидеть, но Кешу сорвали на встречу.

Голос не дрожал. Она не врала. Ведь так все и было.

— Илья мне ничего не сказал, — отчеканила мать. — А ведь звонил. Собираются завтра приехать. Интересно, зачем? Денег попросить?

Настя знала зачем, но не хотела лишать брата возможности самолично поделиться с матерью своей радостью. В кой-то веке. Да еще какой!

— У него с деньгами сейчас стало нормально, — говорила Настя спокойно. — Он ремонтами занялся. Там даже лучше платят. Хорошо, не повелся на уговоры начальства. Кинули бы по новой.

Настя поймала коробочку с пакетиками чая, которую мама толкнула в ее сторону, и положила один в чашку.

— Мам, ты только о нас с Ильюхой не переживай. Мы большие, мы справимся.

— Да какие вы большие… — Мама подняла чайник и налила в чашку дочери кипятка. — Только ростом большие, а головой оба не вышли. Настя, нельзя так, слышишь? Надо себя ценить, а не вот так, с первым встречным, только потому что у него дорогая машина…

— Мама! — Настя отдернула руку от чашки, будто обожглась. В груди действительно горело, хотя она не сделала еще ни одного глотка. — За что ты меня так? Неужели ты, кроме машины, ничего не видишь? Машина не его, а дядина… А на даче… Мама, у них даже камина нет! Они обыкновенные, слышишь?

Настя слышала свой голос будто со стороны — и ей сделалось стыдно за звучащие в нем слезливые нотки. Почему она должна оправдываться? Более того, оправдывать Кешу! Если бы только можно было все о нем рассказать — какой он отзывчивый и бескорыстный, но надо было молчать. Только толку-то молчать — мать нервы не сбережет, если продолжит накручивать себя там, где следует порадоваться. Почему же так, почему… Зачем только она расплакалась тогда в кафе и выдала их с братом финансовую проблему Кеше — тому, кто не должен, не обязан был ее расхлебывать… А ведь узнай Кешина мать про помощь, тоже бы сразу подумала, что она с ним из-за денег…

— Мама, он хороший, ты слышишь меня? Неужели ты думаешь, что я могла полюбить плохого?

Мама поднялась на ноги и отвернулась к окну. Видимо, не могла сказать дочери в лицо то, что собиралась:

— Да никого ты не полюбила… Что за глупости! Просто машина… Да, машина! — повысила она голос, будто убеждая саму себя в собственной правоте. — Дорогой костюм, цветы… Что еще? Да, именно то…

Наконец она обернулась, но моргала очень сильно.

— Это все флер, понимаешь? Задурить девчонке голову, когда есть деньги, очень легко. Настя, мне очень хочется, чтобы ты понимала, что это все так, пшик… Я не хочу, чтобы тебе было больно, когда все это закончится. Когда он наиграется в принца.

Настя вжалась в табуретку, чтобы не вскочить.

— Мама, почему ты такая жестокая? Почему?

— Да потому что, кроме матери, никто не скажет тебе правду. Никто! И, конечно, его мать будет тебе улыбаться, потому что ее сыну хорошо, а потом она же будет первой, кто скажет, что ты дура и имеешь виды на ее мальчика!

— Мама, ну почему… Почему ты просто не порадуешься за меня?!

— Да потому что здесь нечему радоваться. Господи, — она опустилась на стул. Тяжело. Почти что со стоном. — Другие хоть понимают, что делают… Как та же Мила с твоим братом. Повесила на глупого мальчишку ребенка! И себя! А ты так, взяла и подарила себя тому, кому не дано это оценить. Кто привык получать все по щелчку пальцев. Конечно, он ухватился за тебя — красивая дурочка, которой еще ничего и не нужно. Но потом подвернется другая, а, может, и есть, да только ты о ней пока не знаешь…

Настя вскочила с табурета, оставив на столе нетронутый чай.

— Я лучше пойду соберу вещи!

— Иди собери, — ответила мама тихо и отвернулась к занавешенному коротким тюлем окну.

Собака ринулась следом, и Настя на сей раз закрыла дверь уже за ее хвостом. Эйты, продолжая радостно им вилять, прыгнула на кровать, а Настя, встав на колени, снова беспомощно уставилась на чернеющий в глубине чемодан.

— Да ну его к черту!

Ну, серьезно! Она же не в другой город переезжает, а в другой район. И Кеша не говорил собрать все вещи — может, он вообще запретит носить все, что она когда-то считала шиком. Оставит только старые вещи для училища: какая разница, в чем рисовать. Да и теплая погода продержится непонятно сколько — вот возьмет и пойдет завтра снег…