Натальная карта

Разворачиваюсь и направляюсь к лифту.

Ком в горле настолько огромный, что мне с трудом удается проглотить слюну. Утренняя тошнота, которую я успешно подавил яблоком, возвращается с новой силой. И дело даже не в том, что тревожность за Хоуп вибрирует в каждой моей клетке. А в том, что мой мозг настолько поврежден, что не различает притворство и ложь, за которыми я хочу скрыть свои недуги. И только в те моменты, когда сквозь серые тона и равнодушие, пробирается то, что действительно меня волнует до глубины души, – все эти язвы выскакивают, как кролики из шляпы фокусника, а я не успеваю запихнуть их обратно, чтобы никто не увидел.

Из-за спины появляется рука и нажимает кнопку лифта. Макс встает плечом к плечу рядом со мной.

– Для того, чтобы лифт приехал, недостаточно на него смотреть.

– Спасибо, умник. Я рассчитывал на телепорт, – иронизирую я.

– У тебя рассеянный взгляд. Ты принимаешь…

– Макс, – с неприсущей мне грубостью прерываю его я. Сейчас не лучшее время для воспитательной беседы. – Все в порядке.

Нет.

Мне кажется, что каждый божий день я плыву против бурного течения, но гребу чайными ложками. Мой психиатр год за годом усердно протягивает мне весла, но отправляется вместе с ними далеко и надолго. Потому что я не собираюсь принимать никакие таблетки. Есть множество способов справиться с этим без веществ, которые вызовут у меня зависимость.

– Хорошо, как скажешь, – вздыхает Макс, когда мы заходим в лифт.

– Куда ты собрался? Мне не нужен пес-поводырь.

Макс толкает меня плечом. Я толкаю его в ответ. Он выкручивает мой сосок через ткань рубашки. Нам двадцать восемь лет. Мы деремся в лифте, и подозреваю, что когда мне стукнет семьдесят, то это все равно не прекратится.

– Мы наложили запрет на соски ещё в седьмом классе, придурок. – Я отбрасываю его руку, потирая грудь.

– Ты заслужил. День, когда меня перестанут сравнивать с собакой, будет лучший в моей жизни.

– Ты не выкручивал соски Валери, когда она это делала. Хотя кто вас знает, я свечку не держал.

Макс бросает на меня убийственный взгляд, заменяя им все нецензурные слова.

– Так куда ты направляешься? – не отстаю от него я.

Мы выходим из лифта в залитый светом холл, и Макс оглядывается по сторонам, словно выискивает кого-то за огромными фикусами, стоящими в углу.

– Хлоя должна принести документы. На прошлой встрече мы так и не подписали договор.

Я резко выпрямляюсь и, какого-то черта, тоже оглядываюсь по сторонам.

– А ты не мог раньше это сказать? – шиплю я на Макса.

Он застегивает пуговицу на пиджаке и вскидывает бровь.

– Ты бы остался в лифте?

– Нет.

– Ее все равно здесь еще нет. Так что, если ты перестанешь гипнотизировать фикус, то вы не пересечетесь.

– Я не боюсь с ней пересечься. – Моя спина становится еще прямее.

– Именно поэтому ты выглядишь так, будто тебе засунули палку в задницу.

– Это у тебя и Леви она вечно там. Я самый расслабленный среди вас, – самодовольно ухмыляюсь я, потому что это правда.

Не сосчитать, сколько в меня прилетело ручек за все время, что я с ними работаю. Никто не производил оценку ущерба, но считаю, что они явно должны что-то компенсировать.

– Хлоя за твоей спиной.

Я поворачиваюсь так резко, что у меня что-то щелкает в шее. Боже, почему старость подкрадывается так неожиданно?

Макс смеется, а я хочу оторвать ему голову, потому что никакой солнечной женщины на горизонте нет.

– Я слышал, как хрустнула твоя шея.

– Сколько тебе лет? Пять? – я ворчу, как вредный дед, и потираю шею.

И, какого-то хрена, все еще стою на месте. Меня ждет Хоуп. Я нужен ей. Нельзя тратить время на нелепую причину, по которой мне хочется увидеть Хлою.

– Почему ты нервничаешь? Знаю, увидеть Хлою спустя столько лет – неожиданно, но мне казалось, что две недели назад вы неплохо уживались в одном помещении.

Да, я все еще ощущаю этот запах солнца, а вид ее красивых ног не перестает мелькать перед глазами. В какой-то момент начало казаться, что мне все это приснилось. Потому что только во снах или в параллельной реальности я бы позволил себе прикоснуться к Хлое.

Эта девушка никогда меня не привлекала. Она раздражала, надоедала, выводила меня из себя и трогала все мои болячки.

Но почему теперь все иначе?

В прошлую нашу встречу Хлоя все еще продолжала вести археологические раскопки моей души одним лишь взглядом, но я… тоже не мог отвести от нее глаз. И дело даже не в ее красоте, хотя нельзя не отметить: она сногсшибательна. Это факт.

Я не знаю, в чем причина моего внезапного интереса к Незабудке, но мне точно известно, что ее номер в моем телефоне изо дня в день взывает меня, как чертова сирена моряков.

– Дай-ка подумать, – постукиваю пальцем по подбородку, – возможно, потому что наша последняя встреча двенадцать лет назад была похожа на концовку дерьмового фильма?

– Вы были детьми. В ваших жизнях уже сто раз все поменялось. Ты в порядке, она в порядке. Не вижу проблемы.

Зато ее вижу я – мне стыдно перед этой женщиной.

– Хлоя! – восклицает Макс и машет рукой.

Не дай бог, это очередной розыгрыш. На этот раз я разворачиваюсь медленно.

Хлоя идет, нет, плывет по плитке холла, от которой отражается свет ламп. Ее красивые ноги подчеркнуты песочным обтягивающим платьем, похожим на длинную водолазку. Оно заканчивающееся чуть выше щиколоток, и я имею дикое желание обрезать его выше колена.

Волосы Хлои уложены мягкими волнами, на которые прикреплена заколка в виде… конфеты?

– Привет, Макс, – Хлоя добродушно улыбается моему другу. —Здравствуй, Натаниэль, – добавляет она на тон ниже как бы невзначай, даже не удостоив меня взглядом.

Я приказываю своему хрупкому эго заткнуться и не обращать на это внимание. Не имеет значения смотрит она на меня или нет.

– Добрый день, – произношу я благородным тоном, словно вышел из восемнадцатого века. – Прошу прощения за скоропостижное ретирование, но меня ожидает леди.

Хлоя закатывает глаза, не в силах удержать свои глазные яблоки на месте.

Так-то!

Господи, с каких пор я тоже веду себя как детсадовец? Вероятно, с рождения.

Я оставляю Макса и Хлою подписывать их свадебные бумажки, а сам устремляюсь прочь, не оглядываясь на женщину с конфетой в волосах.

Резкий порыв холодного ветра ударяет в лицо, как только меня встречает улица. На пиджак и лицо приземляются пушистые белые… снежинки.

Я достаю телефон и проверяю дату, потому что уже ни в чем не уверен. Надпись на экране гласит, что сейчас апрель. Хорошо, значит, с моим рассудком все в порядке, чего не скажешь о погоде.