Найон

Сколько времени потратил на возможности заглянуть в соседние миры – никто не скажет. Аверьянова можно сравнить с человеком, который получил допуск к сейфам банка по ночам. Сказать, что это величайший из соблазнов – ничего не сказать. Ты вошёл в чужой дом, где тоже живут, и можешь незаметно что-то прихватить. Оно тебе не надо, иногда ты даже не знаешь, как оно устроено, для чего, но уж больно необычное на вид. Как тот шарпст. Дело было в январе, год примерно восьмидесятый: попал Аверьянов в диковинную лабораторию, на столе этот шар. Наполнен газом, который реагирует на каждую мысль. Подумал о нём: какая замечательная вещица! Он прямо позеленел, синие искры внутри стали разгоняться и стучать в оболочку, отскакивая, превращались в салюты. Стоило подумать: а вот я тебя сейчас засуну под куртку и унесу… Шар наполнился кровавым цветом, завибрировал оболочкой, даже звук тревожный подал.

Дверь справа открылась резко. Евгений её сразу и не разглядел, но не растерялся, присел так, чтобы не обнаружили. И этот старец, носитель приличной бороды, бросился к шару:

– Что с тобой, мой шарпст, что случилось? – Руками стал оглаживать, успокаивать это почти живое устройство. – Здесь нет чужих, я не понимаю…

Шарпст решил образумить старика, внутри сформировалась красная штуковина, стала вытягиваться в стрелку… Внутри газообразной жидкости стрелка стала поворачиваться в нужном направлении, – Аверьянов понял, что для решения у него есть несколько секунд.

Он нашёл в себе смелость, поднялся.

Учёный ничуть не удивился. И отреагировал, как надлежит мудрецу.

– Кто ты?

Аверьянов – глупее ситуации не придумать, оглянулся, как будто вопрос был адресован кому-то другому.

– Вы мне? – Понятное дело, когда застукали, мы ищем любые пути заболтать вопрошающего. – Я случайно. Не знал, что вы здесь.

– Кто ты?

– Я путешествую. По морям не могу, как Конюхов, так я больше по суше, ножками. А к вам попал случайно, открыл портальную систему.

Старец вроде как поверил:

– Присаживайся, тебе налить чего-нибудь?

– Ага. – Теперь можно было смелее изучить обстановку. Шкафы, подставки, приспособления, шланги, трубки и свечи. И ни одного провода. Как они тут без электричества-то? Хотя и не скажешь, что бедствуют. – Холодной водички, если можно.

– Холодненькой?

– А это запрещено?

– У нас запрещены необъявленные визиты, всё остальное не под запретом. – Учёный всё ещё относился насторожено, но на столике, только руку протяни, появилась чаша с водой. – Ты откуда?

– Там, где люди живут в больших городах. – Гость пригубил чашу, оценил на вкус.

– Мир Яви… их несколько, дублирующих друг друга.

– Для чего же дублировать глупости?

– На случай войны. Любой из миров можно испепелить в течение часа. И восстановить его – понадобится сутки или даже двое: всё зависит от степени разрушений.

– А мы ничего не будем помнить.

– Только то, что было до взрыва или потопа. Иногда Землю останавливают, чтобы положить конец очередной цивилизации.

– Как автобус?

Мудрец молча выведывал, что такое автобус. Каким-то образом выудил нужный мыслеобраз из головы гостя.

– Не совсем. При резкой остановке… автобуса, пострадать могут те, кто внутри.

– Пассажиры, – подсказал Аверьянов.

Хозяин лаборатории повторил про себя незнакомое слово, едва шевельнул губами.

– Большая волна. Автобус – как… – Старец порылся в голове гостя, – как спичка. Всех, кто снаружи и внутри – просто размажет. Массовая гибель – массовый выход гавваха.

– Хм, первый раз слышу это слово.

Старец пропустил признание мимо ушей.

– Сколько потопов ты помнишь?

– Ни одного.

– Как? Тебе стёрли всю память?

– Это же не рисунок на бумаге. Как можно стереть то, что стиркой не сотрёшь?

– Стирка… Карандаш… Сколько же у вас чужих и опасных слов. А песни какие?

– Какие?

– Какие песни, такие и вы сами. – Старец провёл кончиками пальцев в направлении гостя, как бы считывал матрицу, охватил содержание, из которого выудил что-то нужное. – Ты был молод, по радио часто звучала такая: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».

– Помню такую. Эдита Пьеха была очень популярной. По телевизору, видел у соседей, они купили первые. Да и по радио.

– Так вот, есть песни-установки. Кто подпевал, тот себе изменил программу жизни. Перестал видеть и слышать. Кто-то у вас пишет такие тексты, а если слова повторяются…

– Так после каждого куплета! – Аверьянов немного испугался: если старик говорит правду, то всё население Советского Союза было оболванено простой песенкой.

Мудрец сначала хотел что-то ответить, потом передумал. Кажется, до него дошло, что этот человек упал на уровень разумного животного, которому уже недоступные высшие проявления и таланты. Хотя… песни у них кто-то ещё сочиняет. И преследует конкретную цель – опустить уровень сознания на минимальный.

Его теперь озаботила возможность следующих визитов.

– У меня к тебе большая просьба. Если в следующий раз отправишься в путешествие и увидишь эту мастерскую, будь добр…

– Я понял, сейчас ухожу. Жалко, конечно, с вами интересно.

– Мне времени жаль. Если за тобой пойдут толпы недовольных, и все ко мне, то я буду вынужден предпринять шаги.

– А почему именно «недовольных»? Советские граждане довольны почти всем.

– Но они не пришли, ты пока один явился.

– Я никому не скажу. Я первый раз вообще-то. Но, если не хотите, я пошёл. – Аверьянов приподнял зад с тёплого стула, поймал себя на мысли, что не хочет уходить. – Ещё полчасика, и пойду. Мне у вас понравилось. А этот ваш… шарс…

– Шарпст, – поправил хозяин.

– Смотрю на него и удивляюсь: как живой!

– Мы умеем делать предметы живыми.

– У нас всё больше из железа, которое ржавеет.

– Железо – ржавеет? – Собеседник настолько искренне удивился, что поставил Аверьянова в неловкое положение.

– А как? Серебро не ржавеет, это мы знаем. У меня есть полтинники – по девять граммов серебра. Я их храню, чтобы не отняли. И не спёрли. – Аверьянов испуганно прижал ладонь к губам: сейчас опять пальцами начнёт подбирать слова. Добавил, на всякий случай: – Жизнь такая, многому научит.

– Это не жизнь, если чего-то не хватает, но оставляют на виду. Вас принуждают брать чужое, чтобы потом обвинить.

– Так они сами крадут, им легче. Мы же по маленькой, но каждый день. Они же громко кого-то посадят, а на это место ставят своего, и тоже самое.

– Кланы. – Старец пронизал взглядом стены своей мастерской. – Всюду клады, никак не насытятся. Ты знаешь, всё, что порождает Семля, уходит от нас за гроши, а где-то ТАМ имеет настоящую цену.

Аверьянов допил воду, прикинул на вес чашу. Она очень хорошо могла бы уместиться под курткой.