Назад дороги нет

Глоток за глотком, бутылка пустеет на половину, а в пепельнице полнится кучка окурков. Вот и рассвет уж занимается над городом, и я смотрю на плотные ряды абсолютно одинаковых многоэтажек и пытаюсь вспомнить, что это за район. Так давно уже не приезжала в город юности, что почти забыла, насколько он унылый, серый.

— Бухаешь с утра пораньше? — спрашивает Гена, а я поворачиваюсь и встречаюсь с насмешливым взглядом светло-зелёных глаз. Кривоватая усмешка подчёркивает ямочку на левой щеке, делающую его совсем мальчишкой. В рассветных лучах я, как никогда остро, понимаю, какая пропасть лежит между нами.

— Не спится, вот стою, думаю.

— О чём? — интересуется, вроде бы, искренне, но только глаза холодные и пустые. Гене на самом деле наплевать и на меня, и на мои мысли.

Господи, и когда я успела так низко пасть?

— О жизни, — пожимаю плечами и снова отворачиваюсь к окну, но пристальный взгляд выжигает клеймо в районе обнажённой поясницы и я поворачиваюсь, чтобы убедиться — он пялится, плотоядно улыбаясь.

Зря не оделась, но мне было так жарко, что не подумала накинуть какую-нибудь футболку. А, собственно, какого чёрта? Нравится? Пусть смотрит — я не для того пластику делала, рихтовала себя чуть не напильником, чтобы теперь стесняться.

— Думать о жизнь — нужное дело, — ухмыляется Гена и, подойдя вплотную, забирает из руки бутылку, в которой плещется лишь треть красного. — Я вот тоже в последнее время часто размышляю.

— И как?

— Пока результат неутешительный.

Подкуривает сигарету и, свесившись с подоконника, курит, рассматривая что-то внизу, а я любуюсь крепкой мужской задницей в тёмно-синих плавках, покрытой огромной татуировкой спиной, коротко стриженым затылком и понимаю, почему поехала с ним вчера — он опасный, а мне отчаянно не хватало адреналина.

Хотела встряхнуться? Получи, распишись. Лучше бы у «Бразерса» осталась, Жданова всю ночь караулила, честное слово, а не снова делала глупости.

— Я думаю, тебе нужно снова с Викингом встретиться, — нарушает тишину Гена. Его тон не терпит возражения, и от этого становится неуютно, словно одноразовый секс позволил ему диктовать свои условия.

— Спасибо за совет, но я сама разберусь.

Гена, коротко хохотнув, плюёт вниз, куда-то определённо целясь, а у меня такое чувство, что в меня попал. Мерзко.

— Сраные голуби, всё загадили, чтоб им бошки пооткручивали. И да, это не совет.

— Я думала об этом, пока ты спал, — говорю, хотя по-хорошему должна развернуться и уйти отсюда. Нужно решать свои проблемы самой — этот злой на судьбу и Викинга мальчик мне не помощник, но я стою, босыми ногами прилипая к липкому линолеуму, и о чём-то ещё разговариваю, идиотка.

— Надо-надо что-то решать, — говорит, будто бы самому себе и отходит от окна. Допивает вино и выкидывает в переполненную урну пустую бутылку. — Мне нужно, чтобы ты за меня замолвила словечко, по старой памяти.

— В смысле?

— Когда с Викингом будешь разговаривать, — говорит, отделяя каждое слово, чтобы до меня лучше дошло, наверное, — замолви за меня словечко. Уговори вернуть меня обратно, уболтай.

— Не думаю, что Витя захочет меня слушать, — пожимаю плечами и опираюсь голой задницей о стол. Что-то звенит за спиной, и чашка с остатками высохшего кофе падает на пол. Мелкие осколки разлетаются кругом, а я слежу за ними, будто под гипнозом.

Гена равнодушно смотрит на пол, чертыхается и переводит на меня взгляд.

— Мне нужна эта работа, понимаешь? — говорит каким-то непривычным очень тихим голосом. — Слишком многое зависит от этого, уяснила?

Киваю, хотя не очень понимаю, каким образом я-то ему помогу? Со своими проблемами бы разобраться.

А ещё злюсь на себя, что в порыве страсти разболтала слишком многое. Я же хотела сделать этого мальчика своим союзником — думала, он будет на моей стороне, поможет, а вышло, что помогать нужно ему.

— Сама вчера хвалилась, что что-то там знаешь о Викинге и его приятелях, я тебя за язык не дёргал. Потому действуй, очень надеюсь на тебя.

— Зря, — отмахиваюсь, — он не захочет меня слушать. А слова ночные… меньше верь женщинам, лучше будет.

— Ты думаешь, раз такая красивая, трахаешься отменно, у меня мозг отсохнет и со спермой вытечет, да?

— В смысле? — упорно делаю вид, что совсем ничего не понимаю, а Гена снова закуривает, глядя на меня сквозь дымную завесу, сощурившись.

— Ты же ко мне подошла не потому, что я такой весь из себя красивый, да? Я вас, баб, слишком хорошо знаю, вам всегда что-то нужно. Думала, моими руками муженька своего прищучить, да?

— Нет!

Гена смеётся, а я вздрагиваю.

— Ага, заливай больше, дорогуша. В общем, если хочешь, чтобы фотки твоей голой задницы оказались в Интернете, и видео, как ты хорошенько ртом работаешь в придачу, то продолжай выделываться. Будешь умной девочкой, поможешь мне в «Бразерс» вернуться, всё удалю. Слово даю.

От возмущения из меня, кажется, весь воздух вышел, и я открываю рот, чтобы вдохнуть кислород, но получается лишь что-то нечленораздельное прохрипеть.

— Не нравится? — усмехается, подойдя ко мне вплотную. Проводит рукой по лицу, шее, больно сжимает грудь, а я от шока не помню, как дышать. — Мне тоже не понравилось, когда твой муженёк бывший меня на улицу выкинул, словно я собака безродная, а у меня в его клубе свои дела, его не касающиеся. Потому шевели извилинами и ищи пути подхода к Вику, а иначе я за себя не ручаюсь. Уяснила?

Киваю, всерьёз обдумывая, как незаметно ткнуть ему ножом в глаз.

— А теперь прими душ и сваргань что-нибудь похавать, что-то прямо в животе урчит.

— Подонок! — выкрикиваю вслед удаляющемуся Гене. — Врёшь!

— Хочешь покажу? — бросает, не поворачивая головы. — Это не в моих интересах.

И я понимаю, что это всё правда...

Мать моя женщина, во что я вляпалась?

17. Викинг

— По безалкогольному? — спрашивает Роджер, а яркое солнце делает его шевелюру ещё ярче, аж глаза слепит. — Или ну его, этот компот хлебать?

— Ну его, — говорит Карл и поправляет непроницаемые солнцезащитные очки. Весь такой стильный в своих белых кожаных штанах и футболке в тон. На бледной коже предплечий россыпью разноцветные татуировки, вносящие разнообразие в его образ. Ну и ещё очки выделяются на лице чёрным пятном.

Вечно прячет глаза от людей и яркого солнца, мудрая белая птица.

— Чего тогда, кофе? — не унимается Роджер, а девушка, торгующая в отделанном пластиком ларьке шаурмой и чебуреками, украдкой бросает на нас любопытные взгляды сквозь стеклянную стену. — Чай, вроде, ещё есть, вода какая-то, кола...