Назад дороги нет

Мне не нужны их смерти, не нужны реки крови, затапливающие “Бразерс” — я давно уже пережил этот этап своей жизни. Мне просто хочется, чтобы они запомнили, что с Викингом шутки плохи.

В кабинете повисает пауза, во время которой успеваю допить свой коньяк.

— Ну, почему не бросаетесь, друг другу в объятия? — интересуется Карл, поднимаясь на ноги. — Вы ж приятели закадычные, подельники хреновы.

Борисов бросает на него взгляд, полный неописуемых эмоций, а Карл ухмыляется. Любит он такие фокусы и показательные выступления, словно закрепляет жуткий эффект, который производит на некоторых.

— Сейчас мы с вами, дружки, прокатимся в одно местечко. Не уссытесь только от восторга, хорошо? — почти ласково продолжает Карл.

Слон всхлипывает очень уж жалобно, а по распухшему лицу катятся слёзы. Я видел в этой жизни, как плачут мужики, но бармена мне не жаль.

— Эй, что происходит-то? — восклицает Борисов и порывается вскочить с дивана, но Роджер надавливает ему на плечо, и Гене ничего не остаётся, как сесть обратно.

— Ну, хоть ты дурачком не прикидывайся, устал я что-то сегодня, — говорю, отставляя пустой стакан.

Хватит алкоголя, туман в башке мне сейчас не нужен. Это потом, когда всё закончится, можно будет напиться в сопли, чтобы забыть всю эту мерзость и их противные рожи.

— Я им всё рассказал, — устало говорит Слон и садится на стул. — Гена, они всё знают. Понимаешь?

— Нет! Нет! Я не понимаю! — орёт Гена, а в выпученных глазах почти безумие. — Ты, урод, какого чёрта язык свой распустил?!

— Мне уже всё равно, можешь хоть глотку себе сорвать, — отмахивается Слон и криво улыбается распухшими губами.

— Хочешь, чтобы я всем рассказал, какие у тебя наклонности?

— Валяй, — кивает Слон, — наплевать уже. Ты меня во всё это втянул, потому что я боялся, что кто-то узнает. А сейчас мне так безразлично стало, так что говори.

— Педик долбанный! — выплёвывает Борисов, а Слон морщится.

— Как тебе угодно, наплевать.

Слон закрывает лицо ладонями, а плечи вздрагивают. Господи, дешёвый водевиль какой-то.

— То есть ты согласился подсыпать девкам в клубе “Склерозник”, чтобы никто не узнал, что ты… по мальчикам?

— Да! — выкрикивает, бросая на меня злой взгляд. — Кто бы меня в “Бразерсе” держал, если бы узнал, что я гей?

Боги всемогущие, какой лютый треш.

— Правильно, чтобы не узнали, что он жопу любит подставлять, нужно ни в чём не виновных баб на откуп извращенцам отдавать, — говорит Роджер, а на лице такое отвращение написано, что, кажется, сейчас печень выблюет.

— Мне срать, с кем ты там, в свободное время, в постели прыгаешь. На херах скачешь, с козой или тюленем сношаешься, в порно снимаешься... А вот на то, что вы тут устроили, мне совсем не безразлично. Уяснил?

Слон кивает, а молчащий до этого Борисов всё-таки подскакивает на ноги.

— Вик, послушай! — просит, снова забыв, что я ему не друг и не невеста, чтобы панибратствовать. — Это всё какая-то ошибка, понимаешь? Не слушай этого гомика, я бы никогда не стал этой ерундой заниматься. Это всё он, он! А меня сейчас подставляет, чтобы свою жопу спасти!

— Смотрю, сегодня все хотят, чтобы я их послушал. Только мне надоело, уяснил? Разговор окончен.

Он ещё что-то пытается сказать, объяснить, а я даю отмашку, и охранники Карла волокут упирающегося Гену к двери. Слон затравленно смотрит на своего подельника, а я кивком указываю на дверь. Он жалкий, и так уже получил, пусть сам, без помощи парочки татуированных амбалов, движется к выходу.

Я знаю, куда их отвезут, но сам подъеду позже. Пока что у меня есть одно дело куда важнее.

Выхожу из кабинета, а коридоры клуба встречают меня непривычной тишиной. Закрываю кабинет, хлопаю Роджера по плечу и тот, молча, уходит. Знаю, что подождёт, пока я закончу, но с этим делом справлюсь сам.

Прохожу дальше, спускаюсь на уровень ниже и, распахнув дверь, попадаю в комнату охраны клуба, где сидят кучкой ещё и бармены.

— Шеф, что стряслось? — спрашивает один из них. — Клуб закрылся, всех домой распустили, а нас заперли. Мы чего-то не знаем?

Всё вы знаете, суки.

— Не знаете, но сейчас узнаете, — киваю, прислонившись плечом к дверному косяку. — С сегодняшнего дня вы все уволены. До единого. Ясно выразился?

Прокатывается ропот, возмущённые вопросы летят с разных сторон, но я жестом пресекаю лишние разговоры.

— Никто из вас не сможет меня убедить, что вы не знали о том, что творит Борисов в баре. По рожам вижу, что знали. Я не в курсе, хорошо ли он с вами делился, плевать. Всем будут выданы рекомендации, расчёт, но видеть вас в клубе больше не хочу.

Я всё жду, когда хоть кто-то из них начнёт угрожать трудовой инспекцией, вопить о попранных правах работников, но они молчат, точно воды в рот набрали, и это служит самым лучшим подтверждением того, что они все заодно.

— Выметайтесь.

Снова ропот, шепотки, но ни одного прямого и открытого взгляда, ничего, что могло бы помочь спастись от увольнения. Мне становится противно, что столько лет держал под боком крыс.

Когда они, собрав манатки, выметаются из клуба, обходим с Роджером помещение, проверяем все ходы и выходы и убедившись, наконец, что в клубе больше никого нет, закрываем двери и ставим на сигнализацию.

Пора проверить, как там Борисов.

Пока едем в машине, молчим, потому что говорить ни о чём не хочется. Хочется просто разбить кому-нибудь голову, и дело с концом, но понимаю, что ни к чему хорошему это не приведёт. Марать руки о всякое дерьмо — то ещё удовольствие. За рулём сидит один из одноклубников Карла, и я чисто машинально рассматриваю бритый затылок с выбитой на нём эмблемой клуба. Мысли в голове плавают, словно в липком сиропе, и я закрываю глаза, откидываюсь на сидение и пытаюсь расслабиться. Давно не попадал в такой переплёт, не устраивал такую суету. Чёрт возьми, можно было сдать Борисова ментам, но веры в правоохранительные органы у меня нет с ранней юности. Нет уж, они где-то там, мы где-то здесь. Иногда полезно быть по разные стороны баррикад.

Автомобиль — здоровый бронированный внедорожник — постепенно снижает скорость, а непроглядную тьму кругом освещают лишь фары. Я знаю это место слишком хорошо, но по спине пробегает холодок. Когда-то в молодости, когда мы спутались не с теми, в этом лесу закапывали трупы. Сейчас уже место не является столь зловещим, но слава его жива. Что-то типа Битцевского парка, хотя давно уже не роют ямы для жмуриков.

Роджер тихо смеётся, бурча себе под нос, что Карл — чёртов любитель спецэффектов. Меня самого безудержно тянет улыбаться, потому что Борисов, как коренной житель города, не может не знать, что творилось в этих местах в шальные девяностые.