Назову своей

Потемну устроились с Фёдором в беседке напротив крыльца, ждали Полину. Вышел Алексей, потянулся, расправив богатырские плечи, покосился на отца, направился к калитке.

– Куда? – спросил Фёдор, с прищуром оглядывая сына в джинсах, футболке, ветровке, перекинутой через руку.

– По делам.

– Какие дела ночью? Спрашивать позволения кто будет?

Алексей покосился на Игната, почесал затылок, тяжело сглотнул, пряча недовольство.

– К Дружининым я. Можно?

«Можно» растянул намерено, почти издевательски. Не набрался ещё сил, не вошёл в возраст, через пару лет отправится по своим надобностям, не оглянувшись на недовольство отца.

– Иди, – кивнул Фёдор, проводил сына долгим взглядом.

– Не боишься передавить? – поинтересовался Игнат. – От дома, семьи, веры оттолкнуть?

– Бог даст – вернётся, но в родительском доме жить предписано по законам Божьим и семьи.

– И твоим умом?

– Моим было бы неплохо, – усмехнулся Фёдор. – От скольких грехов уберегся бы.

Хорошо посидели, душевно поговорили. Полина щебетала, жалась к мужу, он поглаживал худые плечи, которые казались ещё тоньше в его ладонях. Игнат запрокинул голову – на звёзды и растущий месяц набегали облака, закрывая половину неба, чтобы спустя полминуты открыть сверкающий ковёр. Красота! Если приезжать на отдых в отпуск.

К звёздам, взбитым облаками, гомону птиц, одуряющим запахам тайги и реки в комплекте шли бездорожье, печное отопление, прогнивший водопровод, оставшийся со времён союза, кто смог – пробурил скважину, остальные пользовались колонками на улице, колодцами во дворах. Бесконечный труд сельского жителя, который не зависит от вероисповедания. Местные мирские точно так же вставали на заре, ложились за полночь, хлопотали по хозяйству, как и старообрядцы. Ходили на охоту, рыбалку, собирали грибы, ягоды, иначе не выживешь в этом царстве дикой природы.

Последнее, что запомнил Игнат, когда упал на кровать – шум на первом этаже, Лёша вернулся. Глухой голос Фёдора, примиряющее воркование Полины. Сложно это – быть отцом. Как их отец на семерых решился? Понятно, как. Староверы любому ребёнку рады, для них нет разницы между сыновьями и дочерьми. Детей Бог даёт, не человеку с ним спорить. И всё-таки – уму Игната непостижимо.

Утром рванул на пробежку, пробежал село вдоль, повернул на просёлочную дорогу, убегающую в гущу тайги, проскочил несколько километров, пока дорожка не начала петлять, разбегаться на несколько тропинок, как ветви раскидистого дерева, тогда повернул обратно.

Село уже проснулось: жители спешили по делам, подавала голос скотина, лаяли собаки, с грохотом проехал старый ЗИЛ, пронёсся свистящий на все лады УАЗ-450, в народе «буханка», с красным крестом на двери – к кому-то спешила скорая из райцентра, прогремела Нива, шлёпнув протекторами по раскатанной грязи.

Невольно вспомнилась Александра Ермолина. Шура. Интересно, к ней вчера ходил Алексей? В то, что «ничего промеж ними нет», не верилось. Как же нет, когда тонкая ткань платья скользит по стройным ногам, обнимая округлые бёдра, упругие ягодицы – такие, что ничего, кроме похабного «так и просится на грех» в голову не приходит, – собирается в меленькие складочки на тонкой талии, подчёркнутой пояском, натягивается на вытачках груди, дразня мелкими пуговицами, отливающими жемчугом.

Удержался бы Игнат от подобного соблазна в двадцать лет? Ни за что! Сейчас, понятно, возиться с молоденькой неумёхой неинтересно. Он привык получать от секса удовольствие, дарить его, с ума сходить в процессе, не сдерживать эмоций, особенно видя жаркий ответ. Какой ответ возможен от краснеющей, смущающейся, готовой провалиться сквозь землю девицы, лишь бы не смотреть в глаза после нелепой случайности? Ни-ка-кой! Зато Алексею в самый раз, по возрасту и уму.

Не успел Игнат одёрнуть себя от крамольных мыслей, как увидел вывернувший из проулка женский силуэт. Александра. Легка на помине. Зачем-то прибавил скорости, быстро догнал, остановился рядом, немного перегораживая путь.

– Доброе утро, Александра, – поздоровался он, скользнув по Шуре взглядом.

– Доброго здоровья, Игнат Степанович, – ответила та.

Игнат едва воздухом не подавился, однако, сдержался, по отцу он Степанович, всё верно. Откуда ты такая взялась Александра Ермолина… Чудо глазастое, из прошлого века в наш, двадцать первый, шмыгнувшая?

– Куда путь держите? – в тон ей, так же степенно, отозвался Игнат, но от улыбки не удержался.

Попёрла Калугинская натура. Просто первый парень на деревне, не хватает картуза с цветком, гармони, косоворотки красной и в залихватский пляс пойти.

– На работу, в библиотеку, – пробормотала Шура, отчего-то снова покраснев.

– Понравились детям книги? – Игнат решил не обращать внимания на рдеющие щёки и распахнутые глаза, демонстративно не замечать.

– Д-да, – Шура буркнула уверенней, краснота испарилась, взгляд поднялся к лицу Игната, который вдруг сообразил, куда секундой раньше смотрели эти зелёные глаза.

Спросонья надел спортивную футболку с V-образным вырезом, не подумал, и сейчас, в самом углу, там, где обычная рубашка или футболка скрыла бы, красовался бледный засос – результат вчерашнего досуга с Любой.

– Незулин надо купить, раздражение от укуса комара, – спокойно сказал Игнат, поправив ворот.

– Троксевазин или гепариновая мазь эффективней от… укуса, – с лёгкой, едва заметной издёвкой, ответила Шура, взгляд не отвела, лишь порозовела и поспешила по своим делам, оправив длинную, ярусную юбку.

– Погоди! – Игнат догнал спешащую, успев разглядеть сверкающую заколку-бант над косой, наверняка собственного изготовления – сверкающую бусинами и бисером. – А ты откуда про гепариновую мазь знаешь?

В любом другом случае Игнат бы посмеялся. Ситуация комичная, замечание, брошенное вскользь, улётное. Любо-дорого, когда девушка зубки показывает, но Шуре откуда знать чем засосы выводят. Выходит?.. Вот ведь! Откуда-то взялось желание схватить хворостину, отходить вдоль хребта бестолкового Алексея.

– Я когда в общежитии жила, у меня соседка через день с такими «укусами» приходила, – пожала плечами Шура.

– В общежитии?

– Я в колледже училась на библиотекаря. – Шура назвала крупный областной город. – Думала в институт культуры поступать или на дизайнера.

Сразу вспомнились броши, серьги, сделанные её руками.

– Не поступила? – Игнат понимал, что устраивал форменный допрос, но остановиться не мог.

– А, – махнула она рукой. – Зачем мне? Отец велел вернуться, – добавила Шура небрежно, но от цепкого взгляда Игната не ускользнула тень досады на девчачьем личике.

– Шурка! – громыхнул за спиной Игната мужской хриплый голос. – Чего раззявила варежку! На работу спешила? Вот и поторопись. Нечего пустозвонить.

– Пап, я… – стушевалась Шура.