Не было бы счастья...
Шрифт:
Но тут вмешалась Катя:
— А я хочу купаться. Возьмите меня с собой, — попросила она, быстро вскочив на ножки.
— Хорошо, пойдемте, — я не стала спорить. — Но вы нас не ждите, — обратилась я к Павлу. — Мы вряд ли зайдем дальше, чем по колено. Катя не любит воду, это она просто так, за компанию.
Павел не стал настаивать и не спеша побрел дальше от берега. Я несколько раз окунулась, а Катино желание искупаться, как я и предполагала, закончилось на том, что мы немного подурачились с ней, побрызгав друг на друга и в самом деле холодной водой, и вскоре вышли на берег.
Катя осталась возле своего чудесного
Когда Павел вышел из воды, я опять невольно залюбовалась им. Он неторопливо брел по пенистой кромке прибоя. Мускулы охватывали его грудь, руки и длинные ноги плавно переходящими одна в другую крепкими волнами, и все это мужское великолепие было затянуто в упругую, загоревшую до бронзового оттенка кожу. Капельки влаги, запутавшись в волосках на его руках и груди, временами ярко вспыхивали на солнце. Мне всегда казалось, что растительность на теле мужчины добавляет ему сексуальности, и сейчас я еще раз убедилась в этом. Как бы я хотела провести рукой по этим, наверное, жестким на ощупь, коротким и блестящим волоскам...
Приблизившись к Кате, Павел остановился, но присаживаться не стал. С минуту о чем-то поговорив с ней, он неожиданно резко вскинул голову и посмотрел на меня.
Застигнутая врасплох, я смутилась и быстро опустила глаза, совершенно забыв о том, что они надежно спрятаны за темными очками.
Он что-то еще сказал Кате, а потом, так же неспешно, направился ко мне.
— Можно присесть?
— Да, конечно, — ответила я, стараясь не смотреть на Павла, и освободила ему край покрывала. Но он опустился рядом на теплый белый песок.
— У вас замечательный ребенок, я хочу еще раз извиниться, — после короткой паузы произнес он. — Вы правы, я не должен был играть с Катей без вашего позволения. Сначала я думал, что вы скоро обратите на нас внимание, но вы так сладко задремали — жалко было будить, а потом и сам увлекся. Пожалуй, это самый интересный возраст у них... — бросив долгий взгляд в Катину сторону, добавил он.
— Да нет, ничего страшного. Я вас и не упрекала, просто хочу, чтобы мои слова застряли в ее головке. А у нее пока в одно ухо влетает, в другое вылетает. Очень боюсь за нее... — Я немного помолчала. — На все случаи, конечно, не подстрахуешь, но некоторые вещи я уже сейчас стараюсь внушить ей.
— Все верно, то, что в нас заложили с детства, остается навсегда. Порой и хочешь от чего-то избавиться, да не можешь...
Мы немного помолчали.
Чтобы как-то поддержать разговор, я сказала:
— Катя — общительный ребенок, но далеко не ко всем она так доверчива. Я какое-то время наблюдала за вами и, признаюсь, была удивлена...
Павел вопросительно взглянул на меня.
— Мне кажется, у вас есть педагогические способности, — пояснила я. — Вы так хорошо играли с ней, так запросто, как будто вы равные... Я даже немного позавидовала.
— Вы думаете, для этого нужны какие-то особые способности? — улыбнулся Павел.
— Далеко не все взрослые умеют играть и ладить с детьми...
— Наверное, только те, кто не умеет забывать о своем возрасте, — мягко заметил он.
— Об этом и
речь... Иногда мне кажется, что Кате со мной скучно. Она подвижная, любознательная, я стараюсь, но у меня не хватает сил, чтобы дать ей все сразу.Павел на секунду задумался, лицо его посерьезнело.
— А может, вы, Марина, слишком придирчивы к себе? Не думаю, что надо давать все сразу. Вы любите Катю, и, мне кажется, для ребенка нет ничего важней и нужней любви, а остальное вы дадите ей по мере сил и возможности... — Павел внимательно посмотрел на меня и, как мне показалось, после недолгих колебаний продолжил:
— По-моему, вы вообще не очень уверенный в себе человек.
— Неужели это так заметно? — против воли вырвалось у меня.
— Не скажу за всех, но мне заметно, — просто отозвался он. — Конечно, только дураки ни в чем не сомневаются, но вам стоит поверить в свои силы. Иначе вы и сами ничего не сможете добиться в жизни, и ребенок ваш станет таким же неуверенным... Вы ведь согласны, — осторожно поинтересовался он, — что в детях особенно развита интуиция, они всегда безошибочно чувствуют наше настроение и учатся жить на нашем примере, другого у них пока нет.
Задумавшись, я сразу замкнулась в себе.
— Вот черт! — выругался Павел.
Я удивленно взглянула на него.
— Опять я вас расстроил... Вечно я что-то не то говорю... — Вид у него был огорченный и виноватый. — Сам не знаю, почему каждый раз, когда оказываюсь рядом с вами, меня точно в бок кто-то подталкивает, и не хочу, а начинаю вас поучать... Мне всегда хочется как-то вас поддержать, успокоить, а получается наоборот... только расстраиваю... Марина, простите меня и забудьте... Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— О чем, например? — вяло отозвалась я.
Настроение у меня резко ухудшилось. Мне-то было понятно почему — беспомощность или раздражает, или вызывает жалость. В Павле я, видимо, вызывала второе чувство. Я и сама постоянно корила себя за нерешительность и неумение сконцентрироваться на главном, а о чем говорить, чтобы не затрагивать никаких чувств, я просто не знала. Но Павел недолго думал над выбором новой темы.
— Вы сказали, что какое-то время наблюдали за мной и Катей... — начал он. — И что же, совсем не удивились, увидев меня?
Я быстро взглянула на него и сразу отвела глаза. «Ну вот, нашел безопасную тему», — в смятении подумала я. Его близость уже сама по себе не добавляла мне спокойствия, так что и без его коварных вопросов я сидела как на иголках... Павел ждал и я должна была что-то ему ответить.
— Нет, удивилась, конечно... Но, кажется, я уже начинаю привыкать... — нашла я в себе силы признаться.
Павел улыбнулся.
— Это уже лучше, — протянул он. — У вас здесь дача или вы приехали в гости?
— Да скорее в гости... Дача принадлежит моей маме и ее мужу. Но мы с Катей бываем здесь чаще, чем они. А как вы здесь оказались? Вы давно на пляже? Я вас не заметила...
— А я не заметил, чтобы вы старались кого-то заметить... — парировал он. — Прошли в двух шагах от нас и даже не взглянули.
Павел махнул рукой в сторону небольшой компании, расположившейся у тропинки, по которой мы с Катей вышли к морю.
Моя мама называла меня «вещью в себе».
— Ты живешь, — говорила она, — словно вокруг тебя ничего и никого нет, словно по пустыне бредешь... Марина, пора наконец спуститься на землю.