(Не) чужой ребёнок
Шрифт:
– Ты выпила вторую таблетку? – подсыпает соль на рану.
– Выпила! – завожусь вполоборота, сама себя не узнаю. – Можешь не трястись от страха, что я, не дай Бог, рожу от тебя ещё одного ребёнка! Выглядишь как баба-истеричка! – выкрикиваю всё, что крутится на языке.
– Стоп! Хочешь сказать, что все твои сегодняшние психи – это не ПМС, а из-за того, что ты решила, якобы я не хочу от тебя больше детей? А меня спросить не пробовала? – шагает на меня, фактически прижимая к стене.
Я будто парализована. Голова кишит десятками лозунгов, которые уместно было бы сейчас выкрикнуть,
– Ты голову решила в отпуск не брать? – продолжает напирать, а я пытаюсь его оттолкнуть и размахиваю наугад кулаками, надеясь ударить побольнее. – Не понимаешь элементарных вещей? Ты же врач! Кто из нас истеричка?
Павел перехватывает мои руки, разводит и прижимает их к стене по обе стороны от головы.
– Ты знаешь, в каком состоянии у тебя рубец?
Отрицательно мотаю головой.
– Сможет ли он вынести нагрузку? И, заметь, это не маленький аккуратный тоненький шовчик, сделанный профессионалом в штатных условиях при кесаревом сечении! Я хорошо помню, сколько тогда было раненых, и какой тогда был конвейер! Не удивлюсь, если тебя зашивал тяп-ляп наспех какой-нибудь врач-стоматолог, который впервые в жизни имел дело с повреждениями женских органов!
У меня есть, что ему ответить! Потому что он не совсем прав. Но я распята на стене и парализована. Не могу ни вырваться, ни слова сказать. И только слёзы помнят о законе всемирного тяготения [1] и непроизвольно стремятся вниз к притягивающей их земле.
– Когда мы с тобой решим, что хотим ещё одного ребёнка, ты сперва пройдёшь обследование в хорошей специализированной клинике. И мы послушаем, что скажут несколько опытных врачей. И если они посчитают, что твой рубец сможет пережить беременность, тогда мы перестанем предохраняться. Только так, и никак иначе. Потому что твоё здоровье для нас с Ваней стоит на первом месте.
Я плохо понимаю смысл произносимых им слов… Он сказал: “когда мы решим”? Не “если”, а именно “когда”?
– Если ты хочешь ребёнка уже прямо сейчас, то мы можем заняться обследованием сразу по возвращении.
Отрицательно мотаю головой. Я и не думала о том, чтобы в ближайшее время родить ещё одного малыша. Растить двоих в одиночку мне не под силу…
Некрасиво всхлипываю. Он прав: я – дура. Сама придумала, сама накрутила себя, сама обиделась… Но и он тоже хорош! Почему не сказал мне всё это ещё вчера?
Ваня возвращается в комнату. Я по-прежнему прижата к стене тяжёлым Пашиным телом, ещё и реву в придачу. Страшно представить, как воспринимает ситуацию ребёнок. Катастрофа!
– Иван, ложись-ка сам спать, а я украду у тебя маму в свою комнату, нам надо поговорить, – заявляет спокойным тоном бывший муж.
Прячу от сына распухшее от слёз лицо. Мне так стыдно перед ним…
– Хорошо. Папа, а почему мама плачет? – Ваня спрашивает встревоженно.
– Ей что-то в глаз попало, – беззастенчиво врёт. – А я пытался достать.
Павел наконец-то соображает отпустить мои руки. Но тут же поднимает меня привычным движением и, перехватив поудобнее под коленями, несёт к выходу.
– Ложись, я скоро зайду проверить, – говорит строгим голосом, притормаживая на пороге.
И когда только
научился так командовать ребёнком? Ещё недавно сын из него верёвки вил. Главное – Ваня воспринимает это нормально и почти беспрекословно слушается. Вот что значит мужское влияние.– Осторожно, – Паша поворачивает, чтобы я случайно не ударилась о косяк.
Оказавшись в комнате, не слишком аккуратно опускает меня на кровать. Взгляд бешеный, многообещающий, хорошо знакомый из прошлой жизни.
– Быстрее раздевайся сама, иначе я сейчас всё это разорву к чёрту.
Не успеваю отреагировать. Пока говорит, он умудряется освободиться от тенниски и шортов. Ещё несколько движений, шорох фольги, и он, полностью обнажённый, наваливается на меня, задирая платье и исполняя свою угрозу в отношении белья. Дикарь…
Прикрываю глаза и подстраиваюсь под Пашин темп. Мысли исчезают. Все процессы в организме замирают в ожидании вспышки острого удовольствия.
Не могу нащупать грань между фантазиями и реальностью, между прошлым и настоящим.
– Люблю тебя, люблю, безумно люблю, – шепчет мне в губы, когда останавливается.
Или мне это только чудится?
Реву, не переставая. Павел собирает губами мои слёзы…
– Подушка уже, наверное, вся мокрая, – ляпаю, всхлипывая, очевидную глупость невпопад.
– Не страшно. Там где-то фен есть – высушим…
Что за бред?
Наконец перекатывается на бок и тянет меня на себя.
– Иди сюда, тут пока сухо… Кончай реветь. Хорошо же всё… Ну? Лиз… Что не так?
– Не знаю… Просто плачется.
Сама себя не понимаю. Но ужасное напряжение окончательно отпускает.
Павел наконец снимает с меня платье. Я, как безвольная кукла, позволяю с собой любые манипуляции.
– Останешься?
– Ваня проснётся…
– Мы услышим, если он тебя звать начнёт.
Что толку спорить? Слышимость тут хорошая, балконные двери открыты.
– Меня оперировал гинеколог, – говорю тихо после продолжительного молчания. – Немолодой дядька, опытный. Обещал, что постарался зашить как можно лучше. И что я, возможно, смогу ещё родить.
– Это, конечно, вселяет оптимизм и многое меняет, – Павел комментирует неожиданно мягко. – Но не главное. В любом случае сперва мы должны обследовать рубец, чтобы понимать ситуацию.
– А если скажут, что он не выдержит? – задаю больной вопрос.
– Значит, будет у нас только один ребёнок. Твоим здоровьем мы однозначно рисковать не станем, даже не думай.
Я не возражаю. Мне очень нравится, как Паша говорит “мы”. Можно помечтать…
Весь вечер я будто под кайфом. Ощущение эйфории. Даже Ваня замечает:
– Мама, а ты знаешь, что смех без причины – признак дурачины?
– Ага. А я разве без причины? Ну смешно же! Сам посмотри, как эта собачонка скачет, – показываю в сторону забавной зверушки, которую лишь условно можно назвать собакой.
– Мама, это – кошка, – с видом знатока серьёзно отвечает сын.
Теперь уже смеётся Паша…
На кошку этот лысый зверёк похож ещё меньше.
– Ты совсем в животных не разбираешься, – глубокомысленно замечает Ваня. – Надо тебя на выставку кошек сводить. Я вчера видел рекламу…