Не комильфо!
Шрифт:
– Ну, что, поиграем, мальчишка.
Это был не вопрос, это было скорее предупреждение для Совести, чтоб для него не оказалось большой новостью то, чем же мы сейчас займемся.
– Пожалуйста, – тихо пропищал Комильфошка, слабо шевельнувшись, – не надо…
Поздно что-то говорить… «Прости», – тихий, погибающий под тяжестью охватившей меня жестокости и злобы, голос разума раздался у меня в голове.
Расстегнув пуговицу и молнию джинс и стянув их вместе с трусами, я усадил Совесть раком и коснулся горячим лбом холодной дрожащей спины. Мальчик не издавал ни звука, даже тихого всхлипа не было слышно, он просто обреченно склонил голову, будто приготовился, что ее будут отрубать. Расстегнув ширинку своих брюк и высвободив на волю набухшую горячую плоть,
Во мне боролись множество противоречивых чувств, взаимно уничтожая друг друга. Только, кажется, всего лишь две выжили в этой войне: какое-то ранее неиспытанное мною чувство, новобранец, но все же невероятно сильный, и жестокость, заставляющая меня поступать именно так, ведь пока я в ее власти. А неизвестная положительная эмоция недостаточно сильна. Пока. Но у нее есть шансы.
Глубоко и резко войдя в мальчика, принеся не только ему боль, но еще и себе немного дискомфорта, уж слишком Совесть оказался узким, я стал двигаться. И вскоре послышались те звуки, те слабые стоны, скрип зубов, которые я так мечтал услышать. А вместе с тем я убедился, что мальчишка подо мной настоящий. Я чувствую его холодное, дрожащее, влажное тело, я ясно слышу все, что доносится сквозь сжатые зубы, целуя его распухшие покусанные губы, я ощущаю соленый металлический вкус крови. Что я хотел доказать своим поступком? Что не сошел с ума, а Совесть оказался настоящим? А не стал ли я животным, не сошел ли я с ума, чтобы вот такими варварскими методами себе что-то доказывать?
Двигаться в мальчике стало немного легче, как будто он просто смирился и перестал сопротивляться вообще, даже морально, когда физически это просто не возможно. Разжав кулаки, выпрямив пальцы, на которых под ногтями была кровь от того, что они слишком сильно впивались в ладонь, коснувшись влажным лбом мягкого ковра, Комильфошка повернул голову на бок и беззвучно стал шевелить губами, закрыв покрасневшие от слез глаза.
Но их взгляд я увидел сразу, он отчетливо вырезался в памяти, даже когда я, моргая, закрывал глаза, я все еще видел его глаза цвета горького шоколада. Но они больше не были так прекрасны, яркий блеск в них потух, они стали мутными, стеклянными, как у куклы, которую очень любили, но в какой-то момент просто сломали, даже не попытавшись починить…
====== Эпилог. Пять лет спустя… ======
Мы не будем здесь
вместе никогда…
Ты хочешь отдать все,
но этого мало.
Тебе так хочется слез,
но их не осталось…
Флер – Никогда
– Папа! Папа! Смотри! – закричал маленький мальчик, дергая мужчину за джинсовую ткань брюк и указывая пальчиком на летящую в небе железную птицу. – Видишь, там самойот! Самойот! – запрыгав на месте и захлопав в ладоши, радостно повторил мальчик.- Я когда выосту, товже буду водить самойот!
Мальчик, отпустив улыбающегося отца, развел руки в стороны и побежал, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, изображая так понравившийся ему транспорт.
– Ох, проказник! – широко улыбаясь, вздохнула женщина, заправив за ухо прядь длинных рыжих волос, и прильнула к мужу.
– Ну, да… – как-то грустно ответил ее спутник жизни, глядя, как их пятилетний сын обходит каждую лужу на дороге, жужжит и наклоняется в разные стороны.
– Юр, что-то случилось? Ты сегодня какой-то очень бледный. Ничего не болит? – поинтересовалась девушка, внимательно взглянув в светло-карие глаза мужа.
– Да нет, все просто отлично, – все тем же тихим и грустным голосом ответил мужчина, когда на самом деле в душе было далеко не «все просто отлично».
Ровно пять лет назад, именно в этот день, когда весна готовится отдать владения жаркому лету, Юра совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. И если бы только ее можно было исправить. Он бы отдал все на свете, чтобы заслужить прощение, вот только… Заслужил ли он его?!
Тот день парень помнил до тошноты подробно. Все: и время, и разговор,
то страшное пустое выражение лица Совести и его потухшие глаза. И даже свое хамское поведение после всего содеянного им. Юра просто встал с пола, чмокнул мальчика в щеку и ушел в душ. Но когда вернулся, никого в квартире не оказалось. Простая, пустая, как будто ничего и никого в ней кроме Юрия не было, разве что капельки уже потемневшей и запекшейся крови и спермы остались на светлом ковре. Единственный, но такой сильный будитель страшных воспоминаний. Парень даже не знал, зачем, но он, по несколько раз осмотрел квартиру, хотя был в ней совершенно один, и дернул за ручку входной двери. Она была… Закрыта…С того самого злополучного дня Юра больше не встречал красивого мальчика в очках и с женской прической. Ни разу. За пять лет.
Если бы он только раз его увидел… Если бы ему удалось хоть несколько минут поговорить с мальчишкой… Если бы… Ха-ха-ха!!! Этого не случиться. Просто слишком много воды утекло с того дня. Просто слишком непоправимая и ужасная ошибка у Юрия. Но он все равно ждет того самого дня, и пусть пройдет хоть сто лет и более, когда же он сможет увидеть Совесть, когда же тот позволит извиниться перед собой. Но прощение, это не для успокоения своей сгнившей душонки, чтобы дальше жить спокойно, не мучаясь, а для того, чтобы это учившее уму чудо не считало Юру бездушной, чудовищной тварью, коим он себя показал ровно пять лет назад.
Господи! Дай же шанс все исправить!!!
Дай!!!
...Пожалуйста…
– Ростик, не беги! Дальше дорога. Подожди нас с папой! – закричала Даша сыну, довольно далеко убежавшему от родителей.
Вдруг он, продолжая идти спиной вперед, врезался в кого-то, упав сам и сбив с ног молодого человека в темных солнечных очках. Он, словно не видя ничего перед собой, стал водить руками по асфальту в поисках чего-то. Юноша на вид лет двадцати, что сопровождал парня в очках, испугался и сразу же помог подняться и ему, и маленькому пятилетнему мальчику. Но второму только для того, чтобы прилюдно отчитать.
– Мальчик! Ты что, не видишь, куда идешь?
Ростик полными слезами глазами посмотрел на юношу, что довольно больно схватил его за запястье.
– Ты что, не видишь, что перед тобой слепой человек? А если бы ты его так толкнул, что он бы упал на проезжую дорогу? Что тогда? И куда только твои родители смотрят?! Нарожают, а воспитывать – не воспитывают!
– Антон, хватит, пожалуйста! Мальчик не специально. Просто так получилось. Не кричи на него, он расплакался из-за тебя, – вступился за Ростика второй юноша, вцепившись в рукав белой водолазки своего спутника.
Тот несколько раз вдохнул и выдохнул, перестал хмуриться и отпустил мальчика, заправив за ухо прядь русых волос.
– Извини, парнишка, просто я очень испугался за брата, – с сожалением в голосе извинился юноша.
– Нет это вы нас простите, – вмешался только что подошедший к сыну Юрий, а затем более строго обратился к сыну:
– Ты извинился, Ростислав?
Мальчик, смотря то на папу, то на молодых людей, прижался к ногам Юрия и громко расплакался. Сквозь всхлипы и кряхтения обрывками были слышны срывающиеся на крик слова «Простите» и «Я не хотел». Юрий еще раз хотел извиниться перед слепым юношей и его сопровождающим, но замер. Юра не знал, плакать ему или кричать от радости, бросаться к ногам двадцатилетнего парня или просто остаться стоять на месте с ледяным спокойствием на лице, когда в душе такой беспорядок творится.
Хотелось что-то сказать, но слова застревали в горле. Сердце громко и часто стучало где-то в груди и в голове, мешая думать и наконец-то поверить своим глазам. Перед Юрой стоял не просто молодой человек, который сопровождает слепого брата или несколько минут назад отчитывал сына, а…
Совесть!
Все то же аккуратно уложенное каре с густой челкой. Все те же умные и очень взрослые глаза цвета горького шоколада… Вот только нет тех привычных очков, что за линзами скрывали блеск красивых глаз.