Не мой, не твоя

— Вот, значит, где ты живешь, — скинув туфли в тесной прихожей, прошел я в единственную комнату. Вообще, здесь было вполне сносно… для какого-нибудь студента-неформала, ну или для богемного отщепенца. Вместо нормальной кровати или дивана на полу посреди комнаты лежал футон. И стол тут был такой, что только с этого футона с него и можно есть, едва до колена мне доставал. Ну это ладно, это кому как удобно, но самая жуть — уродские деревянные маски, которые висели повсюду и таращились на нас пустыми глазницами. Маринина Оля аж захныкала.

— Интересный у тебя вкус, — пробормотал я.

— Не у меня. Я эту квартиру только вчера сняла, — пояснила она, пытаясь успокоить дочку, но та только набирала обороты. И через минуту ее хныканье перешло в громогласный плач.

— Ладно, Марин, обживайся. Я поехал. И сними этих чертей со стен, — кивнул я на маски.

Прижимая к себе ребенка, она вышла за мной в прихожую.

— Тимур, а как же работа? Я сейчас не смогу…

— Считай, что ты с сегодняшнего дня и до своего суда в отпуске. Ну а там разберемся.

— Тимур, — снова окликнула она меня, когда я уже шагнул в подъезд. — Спасибо тебе огромное. Ты… просто… У меня слов нет. Ты сделал для меня невозможное. Спасибо тебе…

И посмотрела на меня так, как будто я прямо подвиг совершил. Чуть не со слезами на глазах.

— Да брось, — отмахнулся я и стал спускаться вниз.

Нет, я понимаю, что ребенок для матери — это всё, но, по большому счету, чего уж я там сделал? Ерунда же — приехали, забрали, всего делов-то.

Я и правда ещё в воскресенье намеревался, но пока переезжал, пока ждал доставку мебели и самого необходимого… Короче, не вышло в воскресенье.

Марине позвонил позже, вечером, когда приехал с работы в свое новое жилище, к которому пока тоже не привык. Подумал вдруг: забавное совпадение — мы оба, оказывается, в воскресенье переезжали. И хотя в моей сделан стандартный, самый привычный евроремонт, без всякой экстравагантной фигни, как у нее, но четыре из пяти комнат оставались абсолютно пусты, с голыми стенами и эхом, да и в той, единственной, кроме огромной кровати, плазмы и двух кресел ничего не было, поэтому чувствовал я себе не особо уютно.

Пришел вот с работы, принял душ, пощелкал каналы, потом всё-таки набрал её, хотя и думал сначала, что не буду. С ней всегда так — настраиваешься на одно, говоришь себе: не надо, не буду, я — сам по себе, она — сама по себе. А в итоге: и бежишь, и звонишь, и всё что угодно…

Ну а сейчас просто хотел услышать ее голос, узнать, как там она. Говорили мы недолго, она как раз укладывала дочку спать, а позже перезванивать я не стал. Решил, что лучше завтра сам заеду.

* * *

Однако заехать получилось только через день. И то поздно вечером. Марина как раз опять укладывала Олю, а я сидел на её странной кухне, отгороженной от комнаты высокой стойкой, разглядывал всякую муру на стенах (хорошо хоть те уродские маски она убрала) и думал: ну вот какого хрена я тут сижу, чего-то жду, когда можно поехать домой, выспаться. А всё равно как идиот сидел и ждал. И, главное, даже не хотел уходить.

Наконец Марина присела рядом.

— Хотите поужинать? У меня котлетки есть и суп, — шепотом предложила она.

— Давай.

— Котлетки или суп?

— Да хоть что, — пожал я плечами. — И давай на ты, а то тупо как-то.

Она бросила на меня долгий взгляд, явно наполненный каким-то смыслом, но взгляды я читать не особо умею, а спорить она не стала.

Стараясь не шуметь, Марина достала из холодильника кастрюльку, поставила на плиту.

— Как на работе? — спросила опять же шепотом.

— Нормально всё. Не думай об этом. Как вы тут, лучше скажи?

— С масками вы… ты угадал. Я как только их сняла, так Оля перестала плакать.

— А то! Я бы и сам от них заплакал.

Она улыбнулась, встала, повозилась у плиты, потом поставила передо мной тарелку с супом. Пока я ел, она сидела напротив и смотрела.

— У тебя очень суровая дочь, — поделился я своим наблюдением.

— Да, Оленька у нас не болтушка, — просияла Марина и, помолчав, добавила: — Спасибо тебе…

Мы встретились взглядом и с минуту молча смотрели друг на друга. Не знаю, как она, а у меня сразу же все всколыхнулось.

— Ерунда, — голос прозвучал неожиданно хрипло, как не мой.

— Нет, не ерунда. Тиханович обложил меня со всех сторон. Это был какой-то замкнутый круг. Понимаешь, все становились на его сторону. Ну, почти все. Только вот Казаринов мне помог за то, что в свое время я их сына не исключила из школы, и… ты.

— Почему он вообще против тебя все это затеял? Или он с самого начала такой был?

— Нет, мы раньше неплохо ладили. Он нам здорово помогал, ну а потом, когда всплыло… то видео…

Марина осеклась, посмотрела на меня одновременно со страхом и надеждой. Ну а меня тут же скрутило. Все мысли о том проклятом видео я эти дни упорно отгонял, не давал себе о нем даже думать, и вот снова… За грудиной сразу разлилась едкая горечь. Я стиснул челюсти до глухого скрежета, отвернулся в сторону. Ну вот зачем она напомнила?

— Мне было восемнадцать, мы только первый курс закончили. Я подрабатывала тогда коммивояжером. Ходила с сумкой по всяким фирмам, торговала косметикой. И однажды забрела в какую-то… вроде как фотостудию. Ну и там… в общем, облапошили меня как последнюю дуру. Предложили поучаствовать в обычной фотосессии. А я еще, идиотка непуганая, подругу с собой притащила. В общем, хозяин этой фотостудии, Антон, напоил нас чаем с наркотой. Подсунул какие-то бумаги подписать. Мы уже ничего не соображали. Наташку вообще вырубило, а я хоть и была в сознании, но ничего не могла сделать. Пальцем не могла пошевелить. Потом нас куда-то увезли. За город. А там…

Марина зажмурилась, закусила нижнюю губу, но справилась с собой.

— Что там? — глухо спросил я, каменея.

— А там нас обеих изнасиловали. Как оказалось, на камеру. А потом вышвырнули, спасибо, что не убили. А все потому, что я случайно попалась на глаза какому-то богатому старику и ему захотелось вот такой фильм…

Марина все-таки заплакала. Я же не мог произнести ни звука. Сердце кровью обливалось, но слова все застряли в горле. Утирая слезы, она продолжила:

— А спустя девять лет мне пришло по почте сообщение: «Переведи сто тысяч или тот ролик увидят все». Я рассказала Юрию Ивановичу, думала, он поможет, а он… А в полиции даже дело открывать не стали…