(Не) мой ребенок

— Да, конечно, целый час провела в парке, — спешит отчитаться она.

Задаю еще несколько уточняющих вопросов. Стараюсь говорить как можно более официально, чтобы она не поняла, насколько мне важна каждая секунда нашего общения, каждое ее лишнее слово.

Мирослава с охотой отвечает, больше того, за прошедшие три месяца она уже выучила мои вопросы наизусть.

Наверное, она считает меня психом-контролером. Хотя какой я псих? Будь я психом, развесил бы у нее в квартире камеры на каждом углу, следил за тем, что она делает в режиме реального времени. А так нет. У нее всего одна камера, и то висит в коридоре, к тому же всего лишь делает одно фото любого входящего в квартиру.

Я распорядился, чтобы ее поставили сугубо из соображений безопасности, а вовсе не для того, чтобы проследить, будет ли девчонка водить любовников. Я совсем ее не ревную, нет-нет, просто забочусь о своем будущем ребенке.

— Следующий контрольный звонок через два дня, — напоминаю ей.

— Я позвоню, Глеб Викторович. Хорошего вам вечера. И спасибо за вкусняшки!

Да, я с ней не вижусь, но это же не повод ничего ей не покупать, так? Ну нравится мне слушать, как она благодарит. Новый фетиш у меня такой. У нее тогда тон становится такой теплый, ласковый… Хоть записывай и слушай потом для поднятия настроения.

В тот самый момент, когда я таю от самой любимой части нашего с Мирославой разговора, в кабинет вдруг вламывается жена.

Резко дергаюсь, будто я разговаривал с любовницей, а не с суррогатной матерью.

Кладу трубку, строго смотрю на Анжелу.

— Я, кажется, просил тебя не заходить без стука…

— Ой, извини… — лепечет она.

Тут же выходит и громко стучит в дверь.

— Прекращай показуху, — недовольно бурчу.

Все равно настроение испорчено, а удовольствие от общения с Мирославой убито. Такое ощущение, будто Анжела надела кирзовые сапоги и потопталась по чему-то интимному.

— Глеб, ну не злись, я больше не буду заходить без стука, я знаю, ты работаешь… — принимается лебезить она.

Вижу, что на жене черный кружевной халат, почти ничего не скрывающий. Под него она обычно вообще ничего не надевает. Надо же, подготовилась, ведь сегодня среда — время для секса. Раньше я бы тут же усадил ее за стол и начал вручную проверять, что там у нее под подолом. Но отчего-то именно сегодня мне ничего не хочется.

— На сегодня ты свободна, у меня слишком много работы, — машу в сторону двери.

— Ты так разозлился? — хлопает тщательно накрашенными ресницами она. — У тебя плохое настроение?

— У меня нормальное настроение, — угрюмо вздыхаю. — Дело не в тебе, а в работе.

Взглядом указываю Анжеле на дверь. Хочу еще пару минут поностальгировать о пережитом удовольствии во время звонка Мирославы. Однако жена не уходит.

— Я на минутку, ладно? — заискивающе просит она. — Уже несколько дней пытаюсь с тобой поговорить…

— Говори, — устало киваю на стул напротив своего письменного стола.

Жена подходит, садится, кокетливо кладет ногу на ногу и начинает рассказывать:

— В Москву приехал совершенно гениальный художник…

И я отключаюсь.

Каждый раз, когда Анжела пытается рассказать что-то про искусство, мой мозг решает, что ему пора отдохнуть. У меня стопроцентно математический склад ума, и все, что касается живописи и рисования, мне чуждо.

Анжела же все это обожает — она художница, из неудачливых. Еще в университете пробовала выставлять свои работы, но никакого успеха не добилась. Это не мешает ей считать себя непризнанным гением и баловаться красками в мастерской. У нее полно друзей из таких же «художниц». Вместе они периодически собираются на разного рода тусовки. Она пыталась приобщить меня к светской жизни, но мне это никогда не было интересно.

Мне непонятно, как люди могут так бездарно распоряжаться своим временем? Это ведь ценнейший ресурс. Также мне совершенно непонятно, почему мазню, с которой бы справился и пятилетний ребенок, вдруг называют высоким искусством. А именно так выглядит все то, что рисует моя жена и ее подруги, — детсадовская мазня.

Анжела входит в раж, принимается в красках рассказывать мне про какую-то выставку в Нью-Йорке.

— Переходи к сути, — резко ее перебиваю.

Она замирает в недоумении, надувает ярко накрашенные губы. Видно, что хочет обидеться, но продолжает елейным голосом:

— В общем, курсы стоят всего чуть! По тысяче долларов за занятие, за два месяца их будет двадцать-двадцать пять. Сколько точно, пока неизвестно…

— И в чем проблема? — спрашиваю с прищуром.

— Ну… Глеб, я уже потратила месячное содержание, на курсы у меня денег нет. Если бы ты чуть повысил лимит…

О, сколько раз я уже повышал ей этот лимит. Может, хватит?

— Анжела, я тебе не дам на это денег, — строго ее осаживаю.

Глаза у жены резко увеличиваются в размере.

— Глеб, ты не понимаешь, это же Агнеш Лишевски! Он лично преподает и в Москве больше вообще преподавать не будет, потом сразу поедет в Питер. Я должна попасть на его курс… Все девчонки идут! Я же вылечу из тусовки…

— Тебе надо сейчас беспокоиться не об этом, — хмыкаю зло.

— А о чем же? — хлопает ресницами она. — Это ведь самое важное! Как ты не понимаешь, это вклад в будущее! Когда-нибудь я добьюсь успеха и мои картины будут продаваться в лучших галереях… Ты что, не желаешь мне успеха?

— У нас через шесть месяцев появится сын, Анжела, — напоминаю ей как бы между прочим. — А ты до сих пор не записалась на курсы по воспитанию ребенка. Я же отправил тебе ссылку на почту, ты разве ее не видела? Там достаточно напряженный график лекций и практических занятий, тебе будет некогда.

— Глеб, мы же договорились, что будет няня! — пыхтит она. — Я не понимаю, зачем мне все эти знания. Ну не в каменном же веке живем…

— Няня, естественно, будет, — сообщаю ей с хмурым выражением лица. — Однако ты — будущая мать, и в первую очередь сама должна знать, как и что нужно делать с младенцем. Мы не можем полагаться только на умение няни. Человеческий фактор никто не отменял, вдруг она заболеет или окажется некомпетентной. Поэтому вместо курсов по рисованию ты запишешься на курсы «Осознанный родитель», и на этом точка.

Анжела тут же краснеет, дыхание ее учащается. Но я не тот мужчина, которому можно закатывать истерики. Она это знает, поэтому, хоть и с трудом, но справляется с собой. Натягивает на лицо почти милую улыбку.

— А ты тоже пойдешь на эти курсы? Ведь мы оба станем родителями. Тебе бы тоже хорошо…

— Мне зачем? — не понимаю. — Это женская обязанность — менять пеленки и петь колыбельные. У меня есть более важные дела, или тебя уже не надо содержать? Хочешь устроиться на работу?

Жену как ветром сдувает.