(Не) мой ребенок

Пытаюсь понять, зачем она сюда пришла. Секс у нас по понедельникам, средам и субботам. Может, она перепутала дни? С ней случается.

— Сегодня вторник, — устало хмыкаю.

— А я не за сексом, — шипит Анжела.

Да, да, именно шипит, что недопустимо.

Ненавижу бабские истерики. Решаю задавить ее истерику в зародыше:

— Что с тоном? — спрашиваю с прищуром. — Ты знаешь, я не терплю, когда на меня повышают голос.

— Придется потерпеть! — почти визжит она.

Вскидываю на нее взгляд, складываю руки на груди:

— Что происходит, Анжела?

— А то и происходит, что какая-то грязная нищебродка без роду и племени тебе дороже собственной жены!

Когда она называет Мирославу грязной нищебродкой, меня всего передергивает.

Я и сам когда-то был грязным нищебродом без роду и племени. Помешало ли это мне стать человеком? Нет, совершенно нет. Но до сих пор, когда слышу подобное, тихо зверею, хотя про меня уже давно нельзя сказать, что я нищий.

— Прикуси язык, — цежу строго.

Анжела меня не слышит, ее уже несет по кочкам:

— Значит, когда я тебя в воскресенье приглашала по магазинам, ты отказался. А ее лично повез! Ты вообще соображаешь, что это низко — ставить ее интересы выше моих?

— Ты беременна? — спрашиваю с прищуром.

— Нет! — визжит она.

— Значит, вполне закономерно, что я буду ставить интересы беременной женщины выше твоих. Ты знаешь, как мне важен ребенок.

— Я видела, сколько всего ты ей накупил! Там куча пакетов, ей столько не надо! Это уже не забота о ребенке. Ты о ней заботишься больше, чем обо мне…

— А давай прогуляемся по твоей гардеробной! Там шмоток на трех баб, это если переодеваться каждый день! Может, тебе тоже столько не надо? — наконец не выдерживаю.

— Я тебе не баба! Ты меня не с помойки взял! Я, в отличие от некоторых, выросла в хорошей семье, а не в трущобах…

— Это ты сейчас про кого? — цежу, сверля ее взглядом.

— Глеб, да я не про тебя… — жена тут же теряет весь боевой настрой.

— Не смей придираться к Мирославе, ей и так пришлось нелегко, — говорю с нажимом.

— Ладно… — шипит она. — Но если я узнаю, что ты с ней спишь, я…

— Ты обалдела? — резко ее перебиваю. — Я с ней не сплю. Ты знаешь, как я отношусь к изменам, я не того склада характера человек…

Она кивает, тяжело вздыхает, машет рукой и выходит вон.

Вскользь замечаю ее свежий маникюр со стразами. Сразу вспоминаю, как она утром рассказывала Мирославе о том, что близко к ребенку не подойдет, если у того будет грязный подгузник. А когти-то у нее будто орлиные — настолько длинные и острые. Да, пожалуй, с такими когтями я бы и сам ее к ребенку не подпустил.

— Вот еще что, иди-ка сюда, Анжелочка, — говорю ей с деланой улыбкой.

Она резко поворачивается ко мне, с интересом смотрит.

— Что такое?

Открываю прикроватную тумбу, достаю набор для маникюра, которым обычно пользуюсь. Вытаскиваю кусачки для ногтей.

— На вот, воспользуйся, — протягиваю ей.

— Что это? — она не спешит брать, недоуменно смотрит то на меня, то на кусачки.

— Садись и при мне обстригай свои когти, — объясняю ей очевидное.

— Глеб, ты сбрендил?! — ляпает она. — Я не буду ничего стричь!

— Еще как будешь… — цежу сквозь зубы.

— Нет! — орет она, махая руками.

— Если ты хочешь оставаться моей женой, ты обрежешь свои когти. Научись ходить с человеческим маникюром. А когда у нас появится ребенок, я лично устрою тебе экзамен по смене подгузников!

Глава 25. Предложение

Мира

Глажу нежнейшую вязаную ткань моей новой голубой кофты, которая лежит на полочке, и буквально мурлычу от удовольствия. До чего приятная вещичка! До чего красивая! А какая дорогая… у меня сроду такой не было.

Натягиваю на себя новые синие джинсы с мягким поясом, безумно удобные, как раз для начавшего расти животика. Потом надеваю футболку в тон и так полюбившуюся мне голубую кофту. Заплетаю волосы в косу набок. Кручусь у зеркала и так и эдак, очень себе в новых вещах нравлюсь. Даже не помню, когда в последний раз я так себе нравилась. Может быть, даже никогда.

Глеб Викторович вчера поработал настоящим Дедом Морозом, купил мне целый чемодан одежды для беременных. Я говорила, что мне столько не надо, но он настоял на своем. Теперь у меня и платья имеются, и брюки, и даже новая восхитительная дубленка — такая теплая, что ни в какие морозы в ней не замерзнешь. А еще модные кожаные сапожки, сумочка и рюкзак.

Однако вел он себя в магазине очень странно. Когда я показывалась ему в разных нарядах, лишь кивал, нравится или нет, а потом суровел, будто я делала что-то плохое. Ни разу не похвалил, а под конец вообще исчез, передав через продавщицу, что ему нужно было уехать по срочным делам. Расплатился заранее, а еще вызвал мне такси. Больше я его вчера так и не увидела.

Хочу хоть за завтраком лично поблагодарить его за подарки, поэтому и оделась во все новое.

Странный он человек, Глеб Викторович. Вроде щедрый, внимательный к нуждам, но порой кажется, что, кроме работы, он вряд ли интересуется чем-то еще. Он как будто робот. Ведь только роботу под силу столько вкалывать. И выражение лица у него зачастую такое же бесстрастное, как у человека-машины.

Опять-таки, дома он почти не появляется, с женой не общается. Меня замечает только тогда, когда, по его мнению, у меня появляются какие-то нужды. Впрочем, он и не должен меня замечать, проявлять внимание. Кто я ему? А вот то, как он ведет себя со своей супругой, настораживает. Не хотела бы я оказаться на ее месте. Быть замужем за роботом — то еще удовольствие. Может быть, она и злая-то такая, потому что он ее совсем не любит.

Но больше всего меня беспокоит, как же он найдет в своем плотном графике время для ребенка? Да и захочет ли? И каково будет малышу с отцом-роботом?

С замиранием сердца спускаюсь к завтраку.

В очередной раз умудряюсь прийти самой первой.

Жду недолго, очень скоро в столовой появляется Анжела.

Вздрагиваю при ее появлении. Стараюсь улыбнуться, показаться приветливой. Не хочу никаких распрей и очень надеюсь, что она не продолжит вчерашнюю тему о том, насколько она лучше меня. Она же вроде бы вчера сказала, что ничего плохого не имела в виду, так? Мне нет резонов с ней ссориться, больше того, ради ребенка нам лучше найти общий язык.