Не повышай на меня голос, птичка

— Переживаешь? — его голос твердый, как осколок бездушного льда.

Поворачиваюсь и впиваюсь в него взглядом, метая молнии ненависти.

Не надолго меня хватило. Я слишком ошеломлена происходящим.

— А стоит? — уголки моих губ нервно дергаются.

— Если тебе дорога жизнь этого ублюдка, — да.

— Так уж вышло, что этот ублюдок мой муж. Да, я волнуюсь.

Я знаю, что это выведет его из себя, но почему-то мне все равно. Я тоже имею право причинять ему боль. И причиняю. Глаза Хаджиева стремительно темнеют, взгляд становится сердитым и пугающе пустым, а улыбка — жестокой.

— Это поправимо.

И все. Одна фраза и я размазана под его ботинками, словно жалкое насекомое, не имеющее право выбора.

— Господи, когда же весь этот ад закончится, — шепчу едва слышно и ударяюсь затылком о подголовник, прикрывая глаза, чтобы сдержать слезы безысходности.

Я снова превращаюсь в безвольную куклу, которую Хаджиев подчиняет себе, будто кукловод послушную марионетку. Дергает за ниточки, заставляя играть по его правилам.

Теперь снова буду Хаджиевой? Поселюсь в доме с его же невестой? Женой?

Интересно, женился ли он на ней или новую нашел? Наверное за четыре года многое могло измениться. Не каждая выдержит такого бездушного тирана. А мне вот снова предстоит через это пройти. И кажется, на этот раз все будет гораздо сложнее.

Голова начинает кружиться с такой силой, что к горлу подкатывает комок желчи. Слишком много всего сразу обрушилось на меня.

— Останови, пожалуйста, машину, мне нужно подышать. — Не получив ответа, я поворачиваюсь и встречаюсь с пристальным взглядом Хаджиева, готовая развалиться прямо перед ним. — Не переживай, убегать не буду, у тебя мой ребенок.

Марат кривит губы в подобии улыбки, но все же на чужом мне языке отдает приказ водителю, после чего машина останавливается на лесной дороге.

Ничего больше не сказав, я вылезаю из салона и на ватных ногах отхожу на пару метров от автомобиля, чтобы дать волю слезам.

Безвыходность моего положения и отчаяние душит. Но ведь можно просто поискать плюсы? Плюсы? Из груди вырывается истеричный смешок. Плюс один, я хотя бы забуду про нескончаемые долги. От этой безысходности я тоже устала. А теперь в этом бизнесе нет никакой необходимости, да и я с удовольствием отдам ему все это дерьмо обратно.

На поясницу опускается тяжелая ладонь, и я вздрагиваю.

— Пойдем, прогуляемся, — голос Хаджиева звучит до жути спокойно, а у меня коленки подгибаются. И только его требовательный жест заставляет меня сдвинуться с места.

Глава 42. Вышло из под контроля

Марат

Ее близость сродни кокаину и никотину, которую я готов вдыхать до жжения в легких, она микроволнами воздействует на мозг, вызывая зависимость. И сейчас после долгой завязки мне требуется вся имеющаяся сила воли, чтобы не сорваться и не наброситься на нее. Чтобы не позволить моей звериной сущности вырваться на свободу. Еще не время. Рано.

Вот только Тата, совершенно не подозревая, какое желание сейчас разрывает меня изнутри, продолжает неосознанно уводить нас вглубь леса по извилистой тропе. Продолжает искушать сладостью своего тела, изгибы которого я уже взглядом вылизал до дыр.

Одурманенный предвкушением, я даже не останавливаю ее, прекрасно понимая, что уже все итак вышло из под контроля.

Рядом с ней все первобытные инстинкты обостряются до предела.

Блядь, она такая покорная и взволнованная, что член превращается в камень и мешает мне думать о чем-либо, кроме как о маленькой заднице, что спрятана под гребаной юбкой.

Да, черт подери, в действительности я с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не нагнуть ее и не трахнуть прямо на этой тропинке.

Проклятье. Сжимаю пальцами переносицу и прекращаю преследование. Мне не стоило выходить из машины, но ее сокрушённый вид, ее уязвимость и в то же время отчаянная ярость сделали меня слабым. Ведомым ею. И сейчас я хочу придушить Тату за то, что она снова овладевает мной. Это ебаное нездоровое желание убивает меня.

И единственное, что помогает ослабить ее воздействие на мой член, — мысли о том, как она раздвигала ноги перед Шабазовым, как дарила ему себя и свои стоны, сука, как родила этому ублюдку сына. Не мне! Ему! А мысль о том, что Тата действительно полюбила его равносильна перочинному ножу под ребрами, который она собственноручно воткнула мне. Не верю. Ярость затмевает возбуждение и теперь дыхание походит на отдышку астматика.

Черт, даже после этих мыслей я не могу ненавидеть ее. Зато вот Тата отлично справляется с этой ролью. Она буквально кипит ненавистью. Но тем не менее я уверен, ее киска скучала по мне.

— Тата, — слишком спокойно произношу я, когда мои вены буквально полосуют лезвия ревности. Сделав еще один шаг, она замирает, демонстрируя неподчинение и отказываясь смотреть мне в глаза. Но чем больше мы стоим в напряженной тишине, тем более нервной становится Тата. — Ты слишком громко думаешь. Я не отпущу тебя, а уебок, что посмел называть тебя женой, скоро будет давиться собственным членом, который я лично отрежу и затолкаю ему в глотку.

Сжав руки в кулаки, Тата с минуту еще стоит спиной ко мне, распаляет и без того заведенного зверя. А стоит ей повернуться и впиться своими аквамаринами прямо в меня, как внутренности будто стягивает колючей проволокой. Потому что в ее взгляде сейчас откровенно горит презрение, отвращение, ярость. Но этот коктейль эмоций меркнет на фоне пламени поражения. Она уверена, я не блефую.

— Что? — улыбается и разводит руки в стороны, оглядывая лесную глушь. — Теперь прикажешь встать на колени и пососать твой член? А может мне вылизать твои яйца? Что мне сделать, чтобы ты был счастлив, Хаджиев? — приближается ко мне. Глупая. — Скажи, как ты хочешь причинить мне боль на этот раз? — с неестественной улыбкой на губах она поднимает руки и поправляет ворот моей рубашки. — Знаешь, мне кажется, я даже хочу, — снова пронзает своим уничтожающим взглядом, — хочу, чтобы ты причинил мне боль!

Дрянь! Хватаю ее запястья и дергаю за них, вынуждая невесомое тельце сорваться с места. Тата теряет равновесие и бьется носом о мою грудь. Проклятая!

Каждое сказанное ей слово подобно ржавому гвоздю, а ее чертов язык кувалде, которым она размозжает мои кости. Дробит на осколки, что инородным телом впиваются под кожу и раздражают.

Блядь, сейчас я желаю до скрежета зубов накинуть на эту тонкую шейку удавку и перекрыть ебаный кислород, чтобы ее чертов язык больше не смог пошевелиться.

— Сколько ты еще будешь вести себя как сраный мудак? Ты хочешь обратно все, что когда-то повесил якорем на мою шею? Забирай! Я все перепишу! До единой копейки! Мне ни черта от тебя не нужно! Больше не нужно! Ты сдох в тот же день, когда бросил меня в лапы своим врагам! В тот день, когда выбрал ее! Не меня! Сукин ты сын!

Она пытается выдернуть руки.

— Хватит! — Я грубо встряхиваю ее, прежде чем обхватить за заднюю часть шеи и столкнуть нас лбами. — Замолчи!

Тата отстраняется, но лишь для того, чтобы обжечь мои губы ядовитым шепотом: