Не повышай на меня голос, птичка

Закрываю глаза, всеми силами контролируя разгорающийся во мне адский гнев. Только этот гнев обращается желчью с чувством вины.

Я уничтожил всех, но этому уебку удалось улизнуть. А я позволил ему это. Не раскромсал на куски, как должен был, потому что Радковский и Шабазов были первые в моем списке…

Воспоминание

К моему приезду на склад передо мной сидело двое привязанных к стульям тел. Радковский обоссанный и, уверен, наложивший в штаны от страха, о чем прекрасно свидетельствовала его перекошенное лицо, а вот Айюб встретил меня достаточно холодно, только взгляд был полон насмешки.

— Эффектное появление, Марат, жаль похлопать не могу, — саркастично выплевывает Шабазов, но я игнорирую его поддевку и достаю пистолет сорок пятого калибра, тут же приставляя дуло ко лбу депутата.

— Даю тебе шанс замолить все грешки, — но едва тот раскрывает рот, из которого вырывается лишь мольба не убивать, мой палец спускает курок, а мозги Радковского украшают стену позади, напоминая небрежный мазок кисти на мольберте.

— Уберите его, — киваю на безжизненное тело депутата и вытираю руки о поданную тряпку, после чего мои люди выполняют приказ, а я переключаюсь на Айюба.

— Впечатляет.

— Ты еще жив лишь потому, что мы с тобой служили бок о бок, и только потому, что во время обстрела нашей роты спас мне жизнь, — сажусь за стол напротив, отмечая, что козла неплохо помяли. Я знал, что этот ублюдок без боя не сдастся.

— Мне нравится, когда ты бесишься. — Как это в его стиле. — Представлял ее подо мной?

Издаю смешок.

— Хочешь меня спровоцировать? — поджимаю нижнюю губу и, облокотившись на стол, поддаюсь вперед. — Я не облегчу тебе ношу.

С этими словами бросаю пистолет прямо перед его носом.

— Надеюсь, в тебе еще есть капля чести. Развяжите его, — выдаю очередной приказ своим людям и поднимаюсь, чтобы уйти, но плевок в спину останавливает меня.

— Это твой сын.

Сглатываю, но на этот раз игнорировать его поддевку не выходит, поэтому, обернувшись, встречаюсь с его мерзким оскалом.

— Она ни разу не легла под меня. Тебе не за что ее ненавидеть, но ты ведь сам уже дал ей не одну причину для ненависти, да? — в этот момент его руки получают свободу, Айюб уже берет пистолет, скептически вертя перед глазами. — Иван твой сын. Но его ты тоже успел возненавидеть. И я хочу, чтобы ты жил с этим чувством вины остаток всей твоей долгой и никчемной жизни.

Подобное заявление прилетает мне обглоданной костью под ноги, и я срываюсь с места.

— Забрать у него пистолет! — мой голос заглушает грохот выстрела, а стекающие мозги Айюба растекаются позади него, на той же стене, которая теперь напоминает мольберт с двумя мазками кровавой кистью.

— Блядь! Какого хера?! — пинаю безжизненное тело, а следом переворачиваю стул и стол. — Какого, блядь, хера?!

Мой сын?!

Дьявол, дай мне сил и терпения не придушить эту женщину. Вот только за что мне ее душить?! Блядь, да хотя б за то, что она не сказала мне об этом ни в туалете, ни в машине, ни после того, как я трахнул ее возле дерева. Гордая сучка просто промолчала. Твою мать… Провожу ладонями по голове и обхватываю затылок, мечтая раздавить собственный череп. Если это правда мой сын, я отрежу себе язык за грязь, пролитую в сторону его и птички.

Тогда я убрал всех, кто перешел мне дорогу, включая ебаного депутата и бывшего друга. Всех, кроме главной крысы, которой оказался Салим. Но сучий потрох вовремя залег на дно, а я ошибочно не предал этому значения. Знал, что рано или поздно он высунется на поверхность и мои люди тут же приволокут его тело ко мне. Только вот как эта крыса улизнула из города, где практически каждый угол был под моим контролем? Я слишком зациклился на себе и этом контроле, совершенно позабыв о Птичке. А ведь она мое слабое место. Всегда. Была и будет. И Салим это знает, так же как и то, что Тата мне позвонила. Этот гондон ищет встречи. И я обещаю, она будет жаркой.

С этой мыслью я уже выхожу из Пулково, но замираю, когда вижу машину с моими людьми, среди которых стоит Тата. Вот никогда меня не слушается. Зараза.

Глава 51. Я не остановлюсь

Я думала, что контролирую эмоции и готова к этой встрече, но сильно ошиблась. И особенно понимаю это сейчас, когда из аэропорта выходит Хаджиев. Гранитная скала моего больного прошлого, о которую у меня есть все шансы разбиться в настоящем. Он так стремительно приближается, что я не успеваю натянуть на себя фальшивую маску железной леди. Не успеваю скрыть свою боль и тревогу, которые не ускользают от внимания Хаджиева.

— Здравствуй, Тата. — Марат останавливается на расстоянии вытянутой руки, мрачный как самая хмурая туча, а я не нахожу в себе сил произнести хоть слово, боясь, что окончательно раскрою себя. Но все же не могу отвести взгляд от мужского лица. Оно выглядит уставшим и измученным, правда Хаджиев в присущей ему манере даже не думает скрывать свою злость, бросая строгий взгляд в сторону людей, которых приставил ко мне. — Я вроде бы дал указания? Где она должна быть?

— Они здесь не при чем! — успеваю ответить первой и выступить вперед. Навстречу Марату.

— Тата, сядь в машину. Ты едешь…

— Нет! Я поеду с тобой! Это мой сын и я не намерена сидеть в четырех стенах! Я и так схожу с ума от бездействия… — мой голос ломается, и я быстро отвожу взгляд, ощущая, как в носу начинает предательски жечь от неконтролируемых эмоций. Не хочу плакать перед ним. Я и без того уязвима, как никогда прежде. Поэтому даю себе пару секунд, чтобы прийти в себя. Кажется, еще немного, и я просто сломаюсь. Распадусь на частицы отчаяния. У меня нет сил спорить с ним. Почему-то только сейчас понимаю, стоило увидеть его, как дышать стало легче. Ведь я совершенно одна… А он единственный человек, имеющий доступ к моему сердцу. Конечно же после сына. О боже, мне так плохо, что я прикрываю ладонью рот и беззвучно кричу в нее, кусая кожу и зажмуриваясь. Мне нужно сделать хоть что-нибудь, что угодно, лишь бы не ощущать это разъедающее чувство беспомощности и потери… Эти сутки вымотали меня до состояния пустой оболочки, и я не в силах справиться со своим состоянием. В моей жизни случилось много дерьма, но ни одна боль не сравнится с той, что способно вызвать материнство. Даже мои мысли ополчились против меня, окончательно добивая самыми ужасными догадками о том, что сейчас происходит с моим мальчиком. Я собираюсь отойти подальше, чтобы хоть на секунду позволить сковывающей боли покинуть мою грудь, но не успеваю сделать и шагу, потому что Марат ловит меня за руку, так нежно и… отчаянно, что внутри что-то лопается, и я позволяю ему притянуть меня в объятья. Разрешаю поддержать себя, и этот жест кажется таким значимым, что я начинаю рыдать.

— Тата, — сокрушенно шепчет он и прижимает меня еще крепче, утыкаясь губами в мою макушку. А я лишь стискиваю в кулаках накрахмаленную рубашку и выпиваю его объятья как лечебный эликсир. — Я обещаю тебе, Птичка, с нашим сыном все будет в порядке. Салим гребаный трус, — произнесенное имя звучит грубо, но во мне не осталось милосердия. Я буду рада, если после случившегося Марат убьет его самым ужасным из способов. За, как он зачем-то всегда выделяет, НАШЕГО сына. В противном случае это сделаю я.

— Почему он забрал его? — выдавливаю сквозь горечь слез, только Хаджиев молчит, лишь водит ладонью по моей спине, успокаивая проклятой тишиной. А внезапно я сама понимаю, что все дело в Марате, он и есть причина того, почему с моим Ваней случилась беда. — Он мог забрать меня, причинить боль мне, но этот ублюдок похитил моего мальчика, — шиплю я, пребывая в яростном отчаянии, и качаю головой, уткнувшись лбом в мужскую грудь.

— Тата, — Марат отодвигает меня за плечи, чтобы посмотреть в мои заплаканные глаза. — Ты должна собраться, у нас нет времени. Понимаешь?