Не тот год

— Так, все выйдите из дома. Никого к нему не подпускать. Самим ближе пяти метров к окнам не подходить, — резко пришёл в себя особист и принялся отдавать короткие чёткие команды.

— Товарищ майор, вы уверены? — спросил его помощник.

— Выполнять!

Тон у Иванова был такой, что первым из комнаты вышел сержант. Даже вылетел. За ним торопливо зашагал лейтенант, буцкая сапогами по щелястому полу. Майор встал, проверил дверь, закрыл окно, вернулся обратно на прежнее место и спросил:

— Это правда?

— Правда. Если вы мне решили поверить, то хочу сразу представится. Я Андрей Михайлович Дианов, рождён в одна тысяча девятьсот девяносто пятом году, — сразу выкладывать про Российскую Федерацию не стал, чтобы подсознательно не настраивать против себя.

— Ещё.

— Служу оперуполномоченным в уголовном розыске, капитан.

— Тяжело служить? Банды? Я же вижу, что вы не из кабинета сюда попали. И не просто на перекрёстке стояли. Ощущение, что вы воевали.

— Воевал, — коротко кивнул я. — Несколько лет назад. Почти три года на фронте.

— С кем? Против кого?

— На Украине против нацистов и бандеровцев.

— Кто такие бандеровцы? — нахмурил брови собеседник.

— Последователи Степана Бандеры. Он сейчас один из лидеров ОУН, — припомнил я, чуть покопался в памяти и добавил. — В середине или конце тридцатых по его приказу националисты в Польше убили нескольких известных людей. Один из них был послом СССР и разведчиком. Кажется, даже другом Судоплатова…

— Андрей Майлов, — неожиданно перебил меня майор. — Я понял о ком вы, Андрей Михайлович. Но при чём тут мелкий вожак из УПА и война в СССР на Украине?

— Не хочу вас расстраивать, но СССР развалился в начале девяностых. Перед моим рождением. Украина получила самостоятельность, во власть пришли те, кто ненавидит русских и СССР. Они вырастили два поколения нацистов и сделали Бандеру национальным героем, сражающимся и погибшим за свою родину.

— Твою мать! Вы это серьёзно? — прорычал он.

— Позволите телефон? У меня там найдётся немало доказательств моих слов.

Вываливая на голову гебиста всю правду, я особо не боялся последствий. Один на один я с ним справляюсь даже без рук, одними ногами запинаю. А потом прошепчу заговор-другой, чтобы стать невидимым для его сопровождения и — пишите письма до востребования. Это всё будет, если собеседник окажется неадекватным. Вроде тех, кого так любят рисовать режиссеры из когорты либералов, в чьих картинах СССР от нацистов спасали зеки с черенками от лопат, пока им в этом мешали заградотряды с «максимами» и дуболомы особисты, которые вместо борьбы за Родину отбивали смазливых радисток и снайперш у пехотных командиров. Но отчего-то майор мне казался адекватным, тем, кто примет мои слова на веру. А дальше, чем чёрт не шутит, поможет встретиться с Берией. Или как минимум передаст тому мои слова и телефон с данными. Как им пользоваться и как искать информацию я его научу.

— Телефон? — он машинально провёл взглядом по столу. — Здесь вряд ли он имеется. Кажется, в сельсовете есть.

— Мой телефон. Это устройство по основному назначению является мобильным, переносным телефоном. Все прочие функции лишь дополнения.

Мне вновь удалось удивить его. Слегка шокированный он протянул мне сотовый. Я быстро открыл галерею, нашёл несколько коротких видео и запустил воспроизведение. Я показал ему майдан, шествие фашистов по улицам, измазанные краской и разбитые советские памятники, идущие военные колоны с нацистами из «азова» и «кракена», разбитые позиции ВСУ и наши с убитыми солдатами и уничтоженной техникой, последствия ударов ракет по Белгороду и Донецку.

Потом отвечал на десятки вопросов. Тема СВО вновь пробудила во мне тяжёлые воспоминания и заставила забыть обо всём. И только новые вопросы майора заставили встряхнуться.

— Что за памятники? Солдат-освободитель? Когда и за что их поставили?

— Скоро будет война, товарищ майор. Её назовут Великой Отечественной. Погибнет за четыре года свыше двадцати миллионов граждан Советского союза. Кто-то пишет про двадцать четыре, кто-то про двадцать восемь. Памятники станут ставить после неё в честь героизма и самопожертвования бойцов, которые будут освобождать захваченные города…

И вновь мне пришлось показывать мужчине новые видео и фотографии. Увы, но на тему ВОВ материала у меня было очень мало. Больше половины данных — это клипы с использованием документальных кадров. В какой-то момент засигналила батарея сотового, предупреждая о снижении заряда до десяти процентов. Телефон и так был заметно посажен. А просмотр фото- и видеоизображений забрал львиный остаток заряда. Повербанк был пуст ещё в момент магического перехода. Я все силы бросил на подготовку к магическому ритуалу и незаметному изъятию бандитских вожаков.

— У меня есть солнечная панель, чтобы зарядить батарейку. Нужно только выйти под солнце, — сказал я майору.

— Идём, — без единого сомнения произнёс тот.

Через десять минут мы с ним устроились на большом лугу рядом с селом. Сопровождение особиста с милиционером разогнали детей, следящих за пасущимися козами и телятами. А потом они встали в оцепление, не подходя к нам ближе чем на полсотни метров.

Показывая кадры будущей войны, я попутно рассказывал о том, что знал про неё. Точных дат я помнил мало. Но основной ход войны более-менее знал. Майор прикипел взглядом к одному из клипов, где под переливы гармошки вздымалась земля от взрывов снарядов, шли бесконечные колонны улыбающихся немцев, горели на поле советские и немецкие танки с лежащими возле них убитыми танкистами. На колонны беженцев и взятые крупным кадром плачущие лица женщин, на детей, стоящий на фоне горящих изб или рядом с мёртвыми матерями. На стрельбу прямой наводкой из орудий на городских улицах с длинными немецкими названиями на указателях, на перебегающих через улицы советских автоматчиков, на бойца в телогрейке, вставляющего древко красного знамени в крепление на вершине рейхстага, на толпу советских солдат с радостными улыбающимися лицами, стреляющими в небо на ступеньках полуразрушенного Рейхстага.

'По плачущей земле не чуя сапогов

Наш обескровленный отряд уходит от врагов…'.

— Когда начнётся война? — сиплым, будто ему сдавили горло, голосом спросил он.

— Ранним утром двадцать второго июня сорок первого года.

— Через четыре дня?!

Я вздрогнул и уставился на него:

— Что?!

— Сегодня восемнадцатое июня. Сорок первый год…

Глава 5

ГЛАВА 5

Глаза не открывались, самочувствие было отвратительным, а внутри тела и вокруг него находилась боль. Захотелось застонать, позвать на помощь, пошевелиться, да хоть что-то сделать… и не смог. Толком даже тело не ощущал, только боль, боль, боль. Она буквально поглощала меня, сжирала, занимала всего меня, сжигала любую мысль.

Но было и ещё что-то. Нечто странное, неотделимое от меня и одновременно кажущееся чуждым, не моим. Оно пробилось через боль. Через какое-то время до меня дошло, что это восстановилась энергия, которая поселилась во мне после ритуала с Книгой. А следом пришло понимание, что теперь я могу использовать наговоры, которые успел запомнить.

«Как же там, чёрт… а-а, вот оно. Троян, Троян, спали мою боль-хворобу, забери немочь, дай здравие, от круга, от солнца, тебе во славу!», — мысленно произнёс я. Это была моя последняя здравая мысль. После чего провалился в черноту забытья.

Когда вновь пришёл в себя, то почувствовал себя лучше. Намного. Ко мне вернулось ощущение тела. Прежняя яростная и всепоглощающая боль пропала. Если ранее меня терзала стая собак, то сейчас царапала и покусывала кошка, играясь.

Стоило мне зашевелиться, как рядом кто-то по-женски охнул и что-то забормотал. Слов, увы, не разобрал. А сам что-то сказать не мог отчего-то. Рот был будто закрыт кляпом.